Жаворонок Теклы (СИ)

В конце концов, устав молчать, Алексей все же зашел в полутемную гостиную, где Оля сидела на диване с ногами, укутавшаяся в свой любимый персидский платок. Он осторожно присел рядом и хотел коснуться ее руки, но Оля вдруг сказала:

— Леша, я не хочу в этом году ставить елку.

— Ну что за разговоры, Оленька? — произнес ошарашенный муж, — Мы всегда отмечали по-людски, а теперь вдруг не будем? Перестань, не выдумывай! Это у тебя сейчас какой-то порыв, а потом ты сама будешь сожалеть.

— Да ты же всегда так хотел, — возразила она, — Проведем этот день как все остальные и ляжем спать вовремя, ты каждый год это предлагаешь. Давай мы наконец тебе уступим.

Алексей нахмурился и сказал:

— Нет, Оля, так я точно не хотел.

Однако Оля так двусмысленно усмехнулась, что он сам услышал собственные слова в ином свете. Разумеется, она знала, что муж равнодушно относится к праздникам и прочим семейным развлечениям, что они даже его утомляют, но ему важно, чтобы жена и дети пытались его вовлечь, просили советов и помощи и радовались тому чуть насмешливому снисхождению, которое он оказывает, помогая с елкой и прочими, по выражению Алексея, «танцами с бубном». И он действительно не хотел, чтобы его лишили этой возможности. Но разве это было плохо? Все по-своему были довольны этой традицией: жена и ребята — игрой, а он знаками их доверия и даже какого-то почитания. И только теперь Алексей понял, насколько в действительности это было для него важно.

— Послушай, давай поговорим серьезно, — произнес он, — Это все из-за него? Так может быть, ты наконец объяснишь, что это вообще было? Нет, ну с твоей стороны понятно, допустим, а он? Вот его я в упор не понимаю! Ему все это зачем было нужно — лечить, учить, одевать чужого ребенка, дарить подарки, холить, лелеять, когда так называемый отец за все годы не прислал ни копейки и ни разу не позвонил? Что это было?

Оля взглянула мужу в глаза и, помедлив несколько секунд, промолвила:

— С моей стороны, Леша, были эгоизм и глупость. А с его стороны это была любовь.

— Господи, так я и знал! — глухо застонал Алексей, вцепившись ногтями в щеки. Некоторое время после этого он молчал и Оля тоже боялась нарушить тишину и даже ощутить на себе его взгляд.

Но потом мужчина поднялся с дивана, отдышался и снова повернулся к жене. Положив свою широкую ладонь на ее бледное запястье — в этот раз Оля не противилась, — он посмотрел на нее и тихо сказал:

— Ладно, пусть так. Только скажи, пожалуйста, мне одно: эта ваша любовь — это была только лирика? Не физика?

В лице Оли неожиданно что-то дрогнуло, и она осторожно дотронулась до его щеки, чуть колючей от привычной трехдневной щетины.

— Ну конечно, я тебе не изменяла, — заверила она мужа, — Я бы никогда не смогла, Лешенька. Прости, пожалуйста, если дала повод так подумать.

— Я верю, Оля, — вздохнул Алексей, обнял жену и погладил по голове, — Ладно, дорогая моя, не плачь только, пожалуйста. Все еще будет хорошо. И знаешь что, не надо тебе больше пытаться снова забеременеть. Не судьба, значит, зато внуков дождемся.

Так супругам удалось избежать кризиса и понемногу Оля стала приходить в себя, отвлекаясь в работе и играх с дочками. Паша тоже тяжело переживал недавние известия, но дома вел себя сдержанно и очень заботился о матери. Душу он в основном изливал Андрею Петровичу. К этому времени Паша очень вытянулся, раздался в плечах и окреп, в его лице с первого взгляда сложно было распознать африканские черты: прямые темные волосы, карие глаза и кожа медового оттенка отличались скорее приятным средиземноморским колоритом. Уши он еще не проколол, но заявил, что через пару лет обязательно это сделает, а от курения и татуировок Айвар все же успел его отговорить. Паша стал очень похож на него, но в его лице было больше жесткости, уверенности, даже романтической дерзости.

Тем не менее если бы они сейчас встали рядом, как казалось Оле, никто бы не усомнился в их связи, гораздо более сильной, чем биологическая. А что, размышляла она, ведь был же очень похожий случай в прекрасном и жутком сказе «Малахитовая шкатулка». Только что ждет Пашу, суждено ли ему вырасти счастливым и самодостаточным человеком или стать тенью и двойником? Куда он подастся и сохранит ли ниточки, связывающие с простой и понятной жизнью? Или будет искать те же тайные знания, что и Айвар, не боясь опасного прикосновения к потустороннему?

В конце декабря к Оле однажды пришла ее мать, Анна Ивановна. Они долго сидели на кухне и Оля наконец понемногу выговорилась, но мистические думы и тревоги за сына, конечно, решила держать при себе.

— Вот так он и решил, мама, — безнадежно произнесла она, — Больше никаких писем, звонков и вообще признаков жизни. Даже когда я получу «наследство» для Паши, я не смогу узнать никаких подробностей. Но разве это правильно? Конечно, я очень виновата перед Айваром, но почему теперь он захотел просто вычеркнуть меня из жизни? Почему я не могла знать о его здоровье, присылать лекарства, приезжать? Почему, в конце концов, не смогу хоть оплакать его потом по-человечески…