Жаворонок Теклы (СИ)

Однако Айвар уже ни на что не реагировал, чувствуя, что потерял будущее. Погибли все надежды на то, что когда они сбавят обороты в карьере, можно будет заняться строительством собственного уютного дома, с палисадником и верандой для посиделок с друзьями за плетеным столиком. Там, как он представлял, будут цвести самые необыкновенные розы и звенеть на ветру причудливые амулеты. А еще они с Налией намеревались взять под опеку одного из многочисленных эфиопских сирот и беспризорников, уже не только из милосердия, но и для собственного счастья. Соломон и Агарь радовались по-детски, услышав, что у них, возможно, скоро будет внук или внучка. Большего Айвар, в сущности, и не хотел — сколько его ни метало по свету, в какие переделки не забрасывало, он в душе так и оставался домашним, тянулся к теплому очагу, запаху кофейных зерен и пышных сладких пирогов, приятному шелесту страниц и детским улыбкам.

А вот у Налии было немного иначе. Как выяснилось впоследствии, про друзей и бизнес в Европе она все же не выдумала. В момент глубокого упадка предложение о сотрудничестве ее буквально окрылило: она не то чтобы хотела бегства и полного разрыва с родной страной, но условия в Эфиопии придавали ходу времени угрожающий оттенок. И неужели стоило растратить все оставшееся на бесполезную борьбу, в то время как за Эритреей и морем кипела совсем иная жизнь, мирная, яркая и насыщенная? Налия поняла, что по западным меркам она молодая и цветущая женщина, что у нее есть прекрасные возможности, и ей страстно захотелось отправиться туда с мужем, но не в гости, не на заработки, а в качестве людей нового времени, мобильных, энергичных и не скованных ничьими указаниями. И в ее планы никак не входило то, что всегда безотказный Айвар пойдет наперекор.

20.Конец иллюзий

Все дорогие сердцу вещицы Налия перед отъездом передала матери и отцу, попросив их сохранить в семерском доме. Кое-что взял с собой и Айвар, вместе с обручальным кольцом, любимой бижутерией из темного серебра и книгами — они не могли пригодиться в деревне, но он боялся, что иначе больше их не увидит.

Из Аддис-Абебы предстояло лететь самолетом, на котором Айвару позволили перевезти собственную «Ниву». Накануне отъезда семьи в Афар они долго разговаривали с Соломоном, который все эти дни чувствовал себя очень плохо, но говорил об этом только зятю. Перед женой и помощниками он по-прежнему держался стойко.

— Вот я и попал очередной раз в дурацкое положение, дядя Соломон, — сказал Айвар, улыбнувшись через силу. — Не могу понять, почему всю жизнь меня обвиняют в каких-то страшных вещах в то время как настоящие подонки спокойно смотрят другим в глаза? И чем больше я стараюсь давать людям тепло и свет, тем агрессивнее они реагируют.

— А ты думаешь, мы не задавались такими вопросами, сынок? — ласково ответил старик. — Это был наш выбор — стать образованными людьми, подающими пример современной Африке, и вырастить дочь с такими же ценностями. И она потом сделала сознательный выбор: занялась лечением и воспитанием своего народа. И всегда на этом пути, Айвар, всегда были насмешки, недоверие, отчуждение! Те люди, которые по духовному развитию недалеко ушли от животных, всегда видят подвох в сердечной заботе о ближнем, и неважно, носят ли они приличные костюмы или набедренные повязки.

Айвар многозначительно кивнул, и Соломон заметил, что за эти дни зять сильно изменился, будто внутренне постарел. Его глаза утратили прежний мечтательный блеск, лицо было вялым и безучастным.

— Я понимаю, что у Налии иссякло терпение, она слишком много души вложила в свое призвание, бедная наша девочка... — добавил тесть. — Но как она могла так подвести тебя? Как ты будешь с твоим талантом работать в сельской глуши, где не только от разрухи, но и от одиночества можно здоровье потерять и с ума сойти?

— Мне это неважно, дядя Соломон, — возразил Айвар жестко. — Если для медика одни пациенты достойнее других, то он уже не медик. А если муж готов быть с женой только в тех обстоятельствах, которые его устраивают, то я никому не посоветую связывать с ним жизнь. По крайней мере, теперь я по-настоящему понял, как я люблю Налию. Мы ведь с ней сошлись как-то стихийно, будто во сне, а потом я, не успев опомниться, прожил несколько таких благостных лет, когда хочется любить весь мир. Словом, не лучшая проверка для чувств. Вы не обидитесь, что я так откровенно говорю?

Он зажег сигарету, дал прикурить и тестю, который, несмотря на все перебои со здоровьем, не желал отказываться от старой привычки, и заговорил: