Жажда

Отъезд Суслэнеску «на поиски правды» не был результатом минутного решения. Вот уже несколько месяцев как приятели стали с изумлением замечать происходящие в нем перемены. Вместо прежних бурных вспышек красноречия, после которых он падал в изнеможении со слезами в глазах, Суслэнеску стал холодным, расчетливым и непонятным. Иногда он целыми днями витал где-то далеко, не обращая внимания на окружающее. К урокам он стал относиться небрежно и с неподдельным равнодушием сыпал датами и именами (прежде имевшими для него столько скрытого значения). Однажды, во время крупной рабочей манифестации, сослуживцы видели, как Суслэнеску, стоя на тротуаре, бледный, с расширенными от возбуждения глазами, следил за катившейся по улице серой лавиной толпой, над которой, словно красные крылья, колыхались алые знамена. Его больше не интересовали любимые рассуждения коллег о голоде, нищете, их надежды на помощь из Америки, раздражала их беспечная уверенность в том, что все это продлится не более шести месяцев. На переменах между уроками он сидел, сгорбившись, где-нибудь у окна и, почти касаясь носом строк, с увлечением читал книгу, предусмотрительно обернутую в газету. Вначале поведение Суслэнеску заинтриговало его коллег, но вскоре они совсем перестали обращать на него внимание. Возможно поэтому, неожиданная выходка Суслэнеску так ошеломила всех. Однажды учитель географии Блага, дрожа от негодования, стал рассказывать о том, что газету царанистов[7] «Ардеалул демократ» запретили, а ее распространителей — «юношей из лучших семей города» — избили венгерские рабочие. Лицо Суслэнеску вдруг побелело и задергалось.

— Вы и теперь ничего не поняли? — завопил он, выскочив на середину учительской. — По-прежнему мелете эту жалкую чепуху. Все это ложь! Мы… И мы еще говорим… Мы, кто предавал и обманывал этот несчастный народ, это бессловесное стадо! История делается там, на улице… так было и так будет. А мы по-прежнему всегда льстим своему самолюбию, считая себя… пупом земли! Прозрите, несчастные! Вы боитесь за свою шкуру, господин Блага?

Застигнутые врасплох преподаватели не сразу пришли в себя и подняли крик, но голос Суслэнеску покрывал все:

— Дует ветер обновления… это революция, господа. Или мы ее поймем, или нас растопчут… чего мы, впрочем, и заслужили! — закончил он и выбежал, так хлопнув дверью, что в окнах зазвенели стекла.

На уроке в восьмом классе он стал говорить ученикам не о Румыно-болгарской империи, как предусматривала программа, а о коммунистах, о жертвах, принесенных ими в тюрьмах и лагерях, о страшной отсталости и продажности, царившей в прежней Румынии, о демократии и фашизме. Его взволнованный голос одиноко звучал в настороженной тишине, сменившейся вскоре открытой враждебностью. Суслэнеску перепрыгивал с одного на другое, то вдаваясь в детали и приводя цитаты, то снова входя в поэтический азарт. Через два часа вся гимназия гудела: «Суслэнеску сошел с ума».

Директор вызвал Суслэнеску в кабинет, усадил в лучшее кресло, бестактно поинтересовался состоянием здоровья и посоветовал взять отпуск, на что тот, чувствуя себя совершенно обессилевшим, сразу же согласился. С этого дня Суслэнеску больше не показывался в гимназии. Жалование ему присылали на дом, а при встрече с кем-нибудь из коллег он спешил перейти на другую сторону улицы.

Всему виной был страх и угрызения совести. Все так называемые «порядочные люди» говорили о преследованиях националистов, избиениях, даже убийствах, о каких-то черных списках. Но никто из друзей Суслэнеску не обладал таким обширным и свежим запасом сплетен, как Велчяну. Прокурор удержался во время первых чисток, но очень беспокоился за свою судьбу. Правда, он вступил в социал-демократическую партию, но и там не чувствовал себя в безопасности.

Велчяну с каким-то особым наслаждением окружал себя атмосферой террора, спал наполовину одетым в передней с несколькими выходами, держал под рукой револьвер и чемодан со всем необходимым. Прокурор то и дело внимательно изучал карту, готовясь к бегству на запад, но все откладывал свой отъезд. После обычных разглагольствований Велчяну обычно переходил к частностям: директор Гуяшиу арестован, кто-то из «левых кругов» заявил о Суслэнеску: «Доберемся и до этого барчука-шовиниста…» Услышав о выходке Суслэнеску в учительской, Велчяну снисходительно улыбнулся.

— Ты думаешь, тебе удастся провести их так? Не на таких напал, дорогой… В гимназии ты не мог заметить, как четко работают коммунисты. Они вовсю готовятся к захвату власти. К этому моменту на каждого из нас будет заготовлен ярлык, от которого не избавишься до самой могилы.