Жажда боли

Труппа собралась в зале, где они репетировали в первый раз. На деньги мистера Роуза они угостились вином, правда, никто еще не охмелел, если не считать двух санитаров. Корзину с костюмами уже опустошили. Нешуточные баталии происходили за право владения самыми изысканными предметами туалета — клееной диадемой, парой туфель с изящно заостренными носками и шлемом с плюмажем из забытой постановки «Тамерлана». Но теперь все притихли, кто-то разговаривает сам с собою; кто-то, держась за руки с товарищем, смотрит в пол; кто-то раскачивается на пятках в уголке.

На пустой корзине сидит Джеймс. Рядом с ним Дот, наряженная царицей фей, с лицом, разрисованным так, что Джеймсу делается не по себе. Он держит на колене ослиную голову. И, поглаживая щетинки, размышляет о том, почему это он не помнит ни единого слова из своей роли. Мимо проходят Роуз и врач, оглядывая их, точно генералы, проводящие смотр войск накануне битвы. После их ухода вокруг сцены зажигаются факелы, прибывают первые зрители, за ними музыканты, которые усаживаются с краю сцены и начинают настраивать инструменты. Сосредоточенные, тихие люди.

Когда наконец все скамьи заполнены — женщины обмахиваются веерами, мужчины о чем-то оживленно беседуют, слуги стоят в стороне, изнывая от жары в своих ливреях, — из дверей больницы выходит мистер Роуз. Раздаются жидкие хлопки, кто-то шикает. Роуз поднимает руку и, приветствуя гостей сумасшедшего дома, говорит:

— Вас сегодня ожидает неожиданное. Мы вместе предадимся фантазиям, но то, как именно сие будет происходить, зависит от наших актеров. Дамы, вам нечего опасаться…

Первыми выходят мистер Ди и миссис Доннелли. Дойдя до травы перед скамейками, они останавливаются, как потерявшиеся дети, прижимаясь друг к другу и с ужасом всматриваясь в незнакомые лица. В рядах замерших зрителей воцаряется тишина, потом следует чей-то приглушенный комментарий, волною пробегает смешок.

Миссис Доннелли начинает говорить — сначала свои слова, потом мистера Ди, и то и другое немыслимой скороговоркой. Публика оживляется, кто-то швыряет апельсин. Сев на траву, мясник снимает башмаки и чешет пятку. Тут же из публики выскакивает молодой человек в роскошном кафтане и исчезает вместе с башмаками; раздается чей-то голос, подражающий пронзительному звуку охотничьего рожка, и мистер Ди припускает за вором, гоня его до последних рядов. Выходят братья Коллинз. Миссис Доннелли с плотно закрытыми глазами начинает читать и их роль, пока ее не валит на землю пинок Натаниэля Коллинза. Вновь является мистер Ди с башмаком в руке и разбитой в кровь губой. Он размахивает над головой отбитым у вора башмаком. «Браво!» — кричат из публики. Мистер Роуз поднимается на сцену. Вид у него такой довольный, словно спектакль проходит гораздо лучше, чем он предполагал. Роуз успокаивает развеселившихся зрителей и, подмигивая, указывает на Дот Флайер, выступающую на авансцену в окружении прислужниц-фей. Отблески факелов отражаются в ее волосах. Она читает свои строки — частью это Шекспир, частью собственное невнятное лепетание — прелестно, соблазнительно, с подкупающим смятением, которое заставляет зрителей замолчать. Тем, кто пытается шикать, затыкают рот. В траву к ногам Дот летят монеты.

Джеймс играет так, словно он сидит где-то в воздухе над собственным правым плечом и разглядывает сам себя. Вдруг на краткое мгновение в середине пьесы он прорывается назад сквозь время и вновь становится существом из своей прошлой жизни, холодным и надменным. Ужасное потрясение, вызывающее тошноту, как удар в солнечное сплетение. Потом все проходит, и слова, которые он вроде бы забыл, текут свободно, а руки производят те самые жесты, которым столь терпеливо учил его мистер Роуз. Основа для сиденья оказалась задумчивой и меланхоличной, но оттого прыжки ткача кажутся еще более смехотворными, а любовь к нему Титании еще более нелепой. Публика смеется. Зрителям по-настоящему весело, а когда Дот обнимает Джеймса, все аплодируют, расчувствовавшись.

10

На следующий день актеры ведут себя спокойнее. Поведение же зрителей, напротив, пугает. По-воскресному пьяные, норовистые, в любой момент готовые полезть в драку. Их легко развеселить, но настроение может столь же быстро перемениться. За четверть часа до окончания спектакля валятся несколько рядов скамеек, опрокинув вопящих мужчин и женщин на траву или на колени к соседям. Кто-то укусил одну женщину выше локтя. Но никого не убили. В конце пьесы в голову Роузу летит бутылка. Он довольно удачно увертывается. Врач в ярости. В этот вечер не устраивают никаких торжеств — ни вина, ни танцев. Адам сидит с Джеймсом в его клетушке. До них долетают голоса Роуза и доктора, кричащих что есть силы друг на друга в нижних комнатах.

— Ты когда-нибудь любил? — спрашивает Джеймс. — Любил женщину?

— У меня была жена, Джеймс. Давным-давно. Молодая. Она умерла.

— Мне очень жаль.

— Это было так давно. Я вижу, как у вас все складывается с Дот, Джеймс.

— Да. Но я не знаю, любовь ли это, ибо думаю, что раньше мне не доводилось любить.