Жажда боли

Он желает ей всего доброго и выходит. Она медлит, наблюдая, как кровь темнеет на дощатом полу. Содрогнувшись, улыбается. Колокола аббатства играют свою мелодию.

Гримальди поправляется. Лорд Б. посылает Джеймсу бриллиантовое кольцо, а следом друзей и знакомых. К середине лета, к вящей чести докторов, среди их пациентов числятся три баронета, генерал, адмирал, епископ, знаменитый художник и два члена парламента. Конкурентам это не по нутру. Господин Крисп особенно усердствует в распространении всяческих слухов, называя докторов цирюльниками и шарлатанами и утверждая, что старый Манроу не может утром подняться с постели без бутылочки портвейна, да и ночью тоже ничего не может. Наверное, ночью все хорошо получается у его юного протеже. Он подносит два пальца ко лбу и шевелит ими, ухмыляясь и получая ожидаемые смешки.

Но богатая госпожа Дейви перешла от Криспа к ним, за нею многочисленное семейство Робертсонов, которым Джеймс делает прививку от оспы. Три гинеи с каждого, сумасшедшая плата, однако господин Робертсон убежден, что жизни его дражайших чад будут целее в руках этого человека, даром что молодого, чем в руках любого другого хирурга в Бате. Манроу, конечно же, всегда рядом, следит за молодым доктором, смягчает его манеры и одобрительно кивает как человек многоопытный.

В газетах появляются объявления:

«МАНРОУ и ДАЙЕР, хирурги, практикующие в Оранж-Гроув в городе Бате, просят позволения объявить о намерении принять НЕБОЛЬШОЕ число НОВЫХ ПАЦИЕНТОВ по причине ЧАСТИЧНОГО и ПОЛНОГО ВЫЗДОРОВЛЕНИЯ больных, находившихся на их попечении. ДЕЛАЕМ ПРИВИВКИ, УДАЛЯЕМ КАМНИ, а также ОПУХОЛИ, БОРОДАВКИ, ФИБРОМЫ, ВПРАВЛЯЕМ КОНЕЧНОСТИ, ЛЕЧИМ ОГНЕСТРЕЛЬНЫЕ РАНЕНИЯ. К нам предпочитают обращаться ЗНАТНЫЕ ГОСПОДА и все те, КТО ЖЕЛАЕТ ПОЛУЧАТЬ САМОЕ ЛУЧШЕЕ ЛЕЧЕНИЕ. К ДАМАМ у нас относятся с неизменной ПОЧТИТЕЛЬНОСТЬЮ».

Реклама, объявления — этими делами занимается Гаммер. Его длинную, потрепанную жизнью фигуру часто видят среди садов и итальянских аллей; он прогуливается под руку с каким-нибудь знатным господином, и тот кивает ему с улыбкой, отчасти позабавленный, отчасти польщенный обществом столь сведущего в земных делах пройдохи. Следить за оплатой счетов тоже входит в обязанности Гаммера. Он хорошо знает нужных людей, прекрасно умеющих способствовать скорейшей оплате счета: специалистов по части намеков и угроз, которые преподносятся с медоточивой улыбкой. А уж коли эти средства не возымеют действия, то никогда не бывает недостатка в устрашающего вида типах, готовых за шиллинг целыми днями околачиваться у порога должника. И деньги текут: золото, серебро, большие красивые банкноты. А с ними вместе бочки с вином, рулоны материи, фамильные драгоценности.

Старая вывеска давно снята. На ее месте красуется новая — «Джеймс Дайер и Роберт Манроу, хирурги». Она свешивается с железного завитка над входной дверью, а внизу, в ее тени, движутся обитатели государства страдания: хронические больные и те, кого ужасный недуг поразил внезапно; чуть живых, их вносят на руках суетящиеся друзья. Большинство вновь выходят отсюда в прежнюю жизнь — если не полностью излеченными, то по крайней мере получившими облегчение и неизменно потрясенными искусством молодого врача и умиротворенными добротой пожилого. Некоторые, даже умирая, полны благодарности.

Когда Джеймсу исполняется двадцать один год, Манроу устраивает прием. Друзья и знакомые заполняют столовую на втором этаже, их потчуют говядиной и устрицами, бисквитными пирожными с ягодами, сбитыми сливками с вином, шампанское течет рекой. Для них поет Гримальди, и его сладостный тенор льется из полуосвещенного дома, достигая слуха направляющейся домой компании, которая останавливается, заслушавшись.

После того как собравшихся по второму кругу обносят графинами с портвейном, Манроу бросает салфетку на стол и поднимается на ноги, чтобы сказать речь. На глазах у него слезы, ком в горле мешает говорить. «Мальчик мой, — произносит он, — мальчик мой», — и указывает на Джеймса, сидящего на другом конце стола, и среди гостей находятся такие, кто задумывается, уж не всерьез ли говорит Манроу, уж не связано ли появление Джеймса на свет с каким-то любовным приключением его молодости. Они разглядывают то одного, то другого, пытаясь обнаружить семейные черты. Может быть, рот? Или подбородок? Затем их глаза обращаются к Агнессе Манроу, и только самые твердолобые не видят произошедшей в ней перемены.