— Мне тридцать пять лет. Если бы я родила… пусть он уходит… он не нужен. У меня унылый старый нос, я разглядывала себя. Берёшь в руки зеркало, подходишь к большому… когда смотришь прямо, не видно, а сбоку — смотри! Рожу, и пусть уходит… От него останется память. Вы скажите, что он во мне нашёл? Может, он издевается надо мной? Он говорит: я — богиня. Ноги целует. А они волосатые…
Тамара — не взрослая, это она, Катерина, — взрослая, должна утешить, должна спасти.
Почему не получается ребёнок?
Все последние дни Катерина чувствует себя странно: тяжёл и болезнен правый бок, незнакомы и непослушны ноги, всё время подташнивает.
Домой идёт Катерина еле-еле, с опаской прислушиваясь и приглядываясь к стремительной жизни города, равнодушная к вялому дню с крупными мокрыми хлопьями. Не о доме думает, не о сегодняшней встрече с женихами, не о Борьке, перед ней Тамарины, чуть навыкате глаза, глаза Ермоленко. Жалобные глаза.
Может быть, подспудно живёт в Катерине страх, что она тоже женщина нездоровая?! Здоровых женщин вокруг неё нет!
Обида на судьбу живёт в Катерине с детства. Почему женский удел намного тяжелее мужского? Почему природа женщину отметила, наградила страданием, на её плечи возложила муки продолжения рода и ответственность за жизнь ребёнка?
Да, кроме природой уготованной ей боли и неудобств, женщина в России несёт на себе ещё и весь быт целиком, и полный рабочий день. Она всегда всем что-то должна. На работе должна выложиться полностью. Должна достать продукты, сготовить, убрать, постирать, воспитать детей, ухаживать за мужчинами… Если судить по её больным, всё это на одной женщине! Как получается, что сильные мужчины, самой природой предназначенные оберегать, защищать женщину, мать своих детей, перекладывают на её хрупкие плечи тяжёлые сумки и всё остальное?
Нет, она не хочет замуж. Она прожила жизни всех своих больных, с первого часа их замужества. Она наслушалась, какие обиды и унижения подстерегают женщину на этом пути. Она не хочет рабства, не хочет униженности, не хочет мужского барства.
Катерина не заметила перелома дня, но мокрые хлопья стали замерзать на лету. Они съёживались, твердели и на землю уже падали градом, звеня и подскакивая. Обессиливающий людей день обернулся днём бодрости. Свежий вкусный воздух, пляска и звон града. Но вместе с тем — гололёд, ноги скользят, и каждый шаг для неё — проявление героизма, преодоление боли в боку и тошноты.
Катерина шла медленно. Странно, непонятно чувствовала она себя. В ней притаилось что-то чуждое, опасное, чего она объяснить не может. Ни радости, что кончился, наконец рабочий день, ни обычного желания принять душ и отдохнуть, ни ожидания сегодняшней Встречи с женихами.
Длинный, беспомощный день. Пока она не сумела найти решения, как лечить Тамару.
Может быть, причина в Николае? Уж больно он нервный. И курит много. Но Тамара ни за что никогда не подвергнет Николая никаким испытаниям. Тем более, что Николай, защитив диплом, пришёл работать к ним в клинику. Он теперь их сослуживец, и его жизнь открыта для всех.
Сегодня день неудач. Болит поясница, болит бок, вся она налита тяжестью. Почему же ноги разъезжаются, если они — тяжёлые и едва идут?
— Оп-ля! — мимо Катерины, толкнув её, проскользнул по ледяной дорожке мальчишка, Катерина упала. Неловко, правым боком.
Мальчишка вернулся, нагнулся над ней.
— Тётенька, я нечаянно! — Он хотел помочь ей встать, но она от внезапной острой боли в боку сжалась, всей тяжестью навалилась на землю, чтобы боль затихла. — Что же вы, тётя? — чуть не плакал мальчишка. — Я каждый день падаю, и ничего. Я нечаянно. Вставайте.
Но она продолжала лежать на снежной крупе, парализованная болью, затаив дыхание.
Подошли люди.
— Я нечаянно, — уже громко стал он им объяснять. Он горько плакал. — Я хотел прокатиться, задел…
Тонкий виноватый голос мальчишки усиливал боль, раздражал. Катерина чуть подняла голову, глухо сказала:
— Не плачь, ты ни при чём. Аппендицит это!
Очутившись после операции на больничной койке, с беспомощно распростёртым неподвижным телом, Катерина с удивлением ощутила в себе странные перемены. Это, конечно, была именно она, её — рассыпанные по подушке волосы, её — узкие жилистые ноги, её — ямочка на щеке, но странно: внутри она совсем не прежняя. Или так подействовала операция? Или беспробудный сон в течение трёх суток после операции? Может быть, сосредоточение не на других, а впервые на себе вызвало такое новое ощущение жизни? Может быть, боль операции? Местный наркоз почему-то не подействовал, и Катерина чувствовала, как тянут из неё кишку.
Что за причина, непонятно, только она — не она.
Раз в жизни такое бывает: открылось ей её будущее. У неё ясная голова, и ей чётко видятся три дороги. Совсем как в сказке: по одной пойдёшь — коня найдёшь, по другой пойдёшь — смерть найдёшь, по третьей пойдёшь — суженого найдёшь.
Белый потолок палаты, зыбкие голоса больных, запахи лекарств растворились, исчезли.