Жажда любви

— Она появилась не сразу. Когда я пошла в школу, моя мать вернулась на прежнюю работу и у нас стало лучше с деньгами. Мы купили «шкоду». А потом, когда я была уже студенткой и подрабатывала манекенщицей, я купила себе маленький синий «фиат-600». Я очень любила его.

— Не понимаю, где ты могла работать манекенщицей, — удивился он.

— В те времена существовал государственный дом моделей, — объяснила Катринка. — Кто-то из модельеров был талантлив, кто-то безнадежно бездарен. Повышения по службе и зарплата зависели только от членства в компартии. Так работала система.

Проехав Брно, они свернули на узкое шоссе и двигались очень медленно, застревая среди грузовиков и автобусов. На пути им встретилась деревня с небольшими желтоватыми домами, окружавшими большой господский особняк.

— Красиво, — пробормотал Кристиан.

— Это Аустерлиц, — сказала Катринка.

— Правда? — удивился Кристиан. — Я и не знал, что Аустерлиц находится в Чехословакии.

— В Моравии, — уточнила Катринка и рассмеялась. — Ты ведь, кажется, получил образование в школе, которая считается лучшей в мире?

Кристиан нехотя улыбнулся.

— Походы Наполеона никого, кроме французов, не интересуют.

— А походы Гитлера?

— О нем вообще стараются не говорить…

Вскоре они приехали в Свитов, и, подобно гиду, влюбленному в свою тему, Катринка показала Кристиану его достопримечательности: городскую площадь, низкую бетонную коробку, в которой помещался кинотеатр, где они с Томашем провели так много времени в юности; спортивный комплекс, где ее отец работал помощником управляющего.

Из центра города они проехали два квартала к красному кирпичному зданию, где находилась начальная школа, в которую ходила Катринка. А потом она повела сына на холмы, с которых был виден и дом, где жили они с Томашем, и гимназия, в которую Катринка ходила после окончания начальной школы.

— Не похоже на «Ле Рози», да? — засмеялась она.

— Совсем не похоже, — согласился Кристиан и тоже улыбнулся. — Но, я уверен, что тебе здесь было лучше, чем мне в «Ле Рози».

— А тебе там было нехорошо? — спросила она, развернув машину обратно к центру города.

— Школа была далеко от дома, туда не дойти пешком, — объяснил он и пожал плечами. — Да и дома было не лучше. Дома, собственно говоря, и не было, по крайней мере, в прямом смысле: мы очень много ездили, из одного посольства в другое, из одной страны в другую. Наша семья, так сказать, не имела ничего общего с той уютной картинкой, которую ты рисуешь. Нет, если подумать, мне больше нравилось в школе.

— Тебя били? — спросила Катринка, вспомнив все истории, которые она слышала об интернатах.

— Где? Дома? Конечно. В школе тоже, но жестокостей, о которых ты, может, думаешь, там не было.

— Это ужасно, — вздохнула Катринка.

— Есть кое-что похуже побоев, — сказал Кристиан тоном взрослого, объясняющего наивному ребенку какие-то неприятные вещи.

Катринка не знала, что из рассказов сына правда, а что он преувеличивает ради эффекта. Ей никогда не нравились Хеллеры. Она считала их холодными, честолюбивыми людьми, но ей и в голову не приходило, что они могут быть жестокими.

— Ты мне не веришь, да? спросил Кристиан и посмотрел матери в лицо.

— Конечно, верю! — воскликнула Катринка. — Иногда мне кажется, что ты несколько преувеличиваешь, но я уверена, что в целом ты говоришь мне правду.

Он улыбнулся. Впервые в его улыбке не было иронии или цинизма.

— Может, я и преувеличиваю немного.

Он еще немного рассказал матери о своей жизни в «Ле Рози»: повышенные требования учителей; одиночество, которое испытывал не только он сам, но и большинство ребят; проблемы с дисциплиной, неизбежно возникающие в группе избалованных детей из богатых семей.

— Наркотики в вашей школе были?

— Не больше, чем в других. Сейчас меньше, я думаю, теперь ведь каждую неделю делают анализы мочи. — Он вопросительно посмотрел на Катринку. — Ты, наверное, хочешь знать, пробовал ли я наркотики?

— Да, — призналась она.

— Я попробовал все: марихуану, гашиш, кокаин. Но мне не понравилось их действие. Мне нужно контролировать себя. — Он помолчал и спросил: — Ты мне веришь?

— Я тебе уже говорила, — сказала она. — Я всегда тебе верю.