Жажда мести

В библиотеке к нему подошла Лена, и они отправились пить чай в столовую. Она смотрела на него страстно, ее глаза следили за каждым его движением.

— Что с вами творится? — спросила она. Ей хотелось уединиться с ним, ну хотя бы стать в сторонку, возле колонны.

— Я сейчас занят, — отвечал он. Она призналась себе, что он совсем не думает о ней, а она о нем только и говорит окружающим, что о нем уже знает даже ее дедушка, которого она уважает, как никого. Наконец, когда они остались за столиком на какую-то минуту вдвоем, она сказала:

— Владимир, не сердитесь на меня.

— Что? — спросил отрешенно он, занятый раздумьями о завтрашнем докладе. — У меня завтра, понимаешь, выступление. Очень важное.

— Да бросьте вы, — рассердилась она. — Важнее жизнь!

— Какая жизнь? — Он смотрел ей прямо в лицо, взял ее за руку.

— Владимир, вы меня извините, вы не слышали, что я вам сказала?

— О жизни.

— Нет, я о другом, я сказала, что если бы вы были в тот раз настойчивее, то все бы случилось. Вы мне приснились один раз. Я хочу с вами встретиться.

— Я сделаю доклад, и мы встретимся, — сказал он. — Сейчас я занят, некогда вздохнуть. Я не могу понять даже, что вы говорите. Извините меня. Вы мне очень нравитесь, и мне жаль, что я доставляю вам неприятности.

— Какие неприятности? — спросила она, качая головой. — Вы просто чумовой!

— Какой?

— Чумовой.

Они рассталась с уверениями, что сразу после его «чумового» доклада встретятся.

На заседание ученого совета приехал заведующий отделом ЦК, присутствовали доктора наук из Ленинграда, Киева. Основной доклад делал академик Белобровский, о «преемственности в науке в свете исторических решений двадцать второго съезда партии». Доклад Волгина «О реализме в литературе прошлого и настоящего» был принят благосклонно, но так как перед ним выступили двое докторов наук с докладами, то уставшие ученые уже плохо воспринимали доклад студента. Волновался лишь профессор Дрожайший, то и дело внимательно окидывающий взглядом ленинскую аудиторию, где проходило заседание. Он не встретил враждебного взгляда. Профессор Дрожайший предложил ученому совету «рекомендовать доклад студента в качестве некоего дипломного, особого проекта, для дальнейшей работы». Никто не возражал, но так как это предложение проходило в порядке многих предложений, как и предполагал Дрожайший, то оно было принято единогласно. Секретарь ученого совета пробубнил весь список предложений. Никто не возразил. После заседания Дрожайший поздравил Волгина.

— Что и говорить, работа наша с вами прошла на ура! Вот так, молодой мой человек, вы разделись, но никто вас не насиловал.

В коридоре Волгин увидел Надю. Она радостно бросилась брату на шею и шепотом сказала, что молилась за него в церкви и даже свечку поставила «во здравие» перед иконой Владимирской Богоматери.

— Ты верующая? — удивился Волгин.

— Я просто счастье обрела в вере, — глядя на брата повлажневшими от слез глазами, тихо проговорила она. — Только никому не говори. А то, сам знаешь, несдобровать за это. Погонят из института. Ты такой у меня, брат, тобой можно гордиться.

— Ох, Надька, — покачал он головой. — Чую, мытарства мои только начинаются. Что твой жених, Надюля?

Они медленно спустились по лестницам во дворик, присели на лавку, поглядели на низкое весеннее солнце, повисшее над городом.

— Мой жених, — сказала сестра со вздохом и поглядела с некоторым напускным равнодушием на него. — Мой жених ждет. И мама его ждет. Я ей понравилась.

— Что ж ты, как обещала, меня не пригласила?

— Да тебе все некогда, братик, тебе и жениться-то некогда будет, а пора б уж.

Если бы его спросили, зима или лето на улице, вряд ли бы он смог правильно ответить.

Перед самой защитой Дрожайший отдал читать работу Волгина нескольким своим знакомым ученым и получил положительные рецензии. Он все предвидел заранее, и если бы Волгин вступил в партию или, предположим, сделал доклад, о котором просил Дрожайший, то мог бы стать самым молодым доктором наук за всю историю университета. Мог. Так думал профессор Дрожайший. Рецензенты назвали диплом «талантливой диссертационной работой, способной обогатить нашу науку, и выразили готовность рекомендовать ее в качестве диссертации с некоторой корректировкой акцентов в выводах, требующих чисто научной отработки».

После защиты Волгин вышел из аудитории бледный, никого не видел и ничего не слышал. Он не понимал, приняли ли его защиту, как оценили, хотя все уже было ему сказано.

Дрожайший поздравлял его, встретив в коридоре, сказал, что все прошло блестяще, и «защита диплома» скорее всего перерастет в защиту диссертации.

— Кандидатской или докторской? — спросил Волгин хриплым голосом, следуя за профессором на кафедру.

— Назвали, как я и просил, просто «диссертацией», а мы уж решим с ректором, как ее назвать.

— Что мне теперь делать, Эдуард Исаевич?

— Терпение, мой друг, терпение.