Жажда мести

Появившийся в дверях маршал протянул поднос с чайными чашками внучке, а сам пошел открывать дверь, в которую настойчиво звонили. Из коридора послышались голоса — мужской и женский. Лена вскочила с кресла и бросилась в коридор, откуда тут же раздавался энергичный и чистый женский голос. Через секунду Фурцева появилась в дверях, оглядываясь и говоря что-то Лене. В гостиной она остановилась — среднего роста, в приталенном строгом дорогом костюме, от нее исходил запах тонких духов.

— А это кто? — спросила она Лену, удивляясь, с улыбкой, и оглядываясь на нее. — А что же ты молчишь? Лена, ну, знакомь меня.

— Это Владимир Волгин, — представила его Лена Фурцевой. — Это Екатерина Алексеевна.

— Да уж, да уж, — говорила Фурцева, крепко пожимая Волгину руку. — Вижу, серьезный молодой человек.

— Он написал много работ просто замечательных, — проговорила Лена, краснея и глядя на Волгина и вдруг понимая, что ей не о чем больше говорить. — Он такой замечательный, умница, но его не понимают. Он — гений.

— Не сомневаюсь, никогда умниц не понимали, — сказала Фурцева, бесцеремонно усаживаясь в кресло и доставая из кармана какую-то бумажку.

Волгин молчал. Он не смог определить, сколько лет Фурцевой, но в облике этой немолодой женщины было столько очарования. Хотелось говорить при ней умные слова, вести себя как-то особенно красиво.

— Я тут ненадолго, Алексей Павлович, мы вас, наших защитников, в обиду не дадим, — обратилась она к маршалу, усевшемуся напротив. — Вот только с открытием повременим. Я говорила с Леонидом Ильичам; он — за.

Старый маршал кивал в ответ, довольный, что есть люди, которые все понимают и знают, что без старой гвардии новую не создашь.

Фурцева говорила, а сама то и дело взглядывала на Волгина, словно ожидая случая заговорить с ним, и в ее внимательном взгляде отчетливо виделся интерес к нему.

— Кто ж его не понимает? — обратилась Фурцева к Лене с лукавой улыбкой.

— Да вот у него есть эссе, а никто не печатает, слишком смелое, — прошелестела Лена.

— Очень такое умное эссе о Чехове, Бунине и Казакове.

— Сейчас все печатают, такое время, — не согласилась Фурцева. — Расскажите поподробнее, о чем вы пишете.

— О том, что Юрий Казаков по мастерству и таланту не уступает Чехову, а уж тем более Бунину, — отвечал Волгин.

— А кто такой Юрий Казаков? — удивилась Фурцева и посмотрела на маршала, который недоуменно пожал плечами.

— Писатель, современный, — отвечала Лена.

— Я понимаю, что писатель, но я не читала, — отвечала Фурцева.

— У меня с собой нет книжки его рассказов, но дома имеется, — буркнул Волгин.

— Я позвоню Твардовскому, он напечатает, хотя он рьяный поклонник Бунина, и обязательно сделает свои замечания. Теперь, Алексей Павлович, наше с вами дело сдвинуто, не беспокойтесь, в обиду не дадим. Вы вот что, Володя, позвоните мне, принесите свое эссе. Вот телефон.

— Я принесу, — сказала Лена. — Он стеснительный.

Лена явно не желала встречи Фурцевой с Волгиным, и это стало для всех настолько очевидным, что не заметил данное обстоятельство только старый маршал. Если эта молодая, не лишенная красоты девушка, которая годится ей в дочки, так ревниво ведет себя, то, видимо, есть для этого основания.

Фурцева принялась собираться, еще раз поблагодарила за чай.

* * *

Волгин позвонил Фурцевой через пять дней. Фурцева тут же попросила приехать, предложила выслать за ним автомобиль. Он отказался. Сказал: позвонит через день. Но позвонил через два дня. И по голосу понял, рада, просила приехать к ней домой, опять сказала, что вышлет машину. На этот раз он согласился.

Ее квартира вся сияла новой мебелью и чистотой. Фурцева была в длинном черном вечернем платье, из-под которого выглядывали носочки лакированных туфель. Кругом зеркала: огромное зеркало в холле, в ванной — во всю стену и в каждой комнате тоже по зеркалу. Они сели на кухне. Он подумал, что о встрече мечтал не для желания напечатать свои работы, а для того, что бы полюбоваться этой женщиной. Он любил именно такую зрелую красоту.

— Вы хотели бы выпить?

— С удовольствием, — согласился он.

Она внимательно на него посмотрела, подумала секунду и поднялась. Она принесла красного легкого крымского вина, и они выпили из больших хрустальных фужеров. В ее красоте было что-то от вечернего заката, от замирающего морского прибоя, как подумалось Волгину, и он, взяв ее руку, поцеловал. Она ничего не сказала. Женщина слишком знала себе цену, чтобы удивляться впечатлению, произведенному на молодого человека.

— Что у вас за эссе, можно посмотреть, — попросила она ласково.

Волгин все еще держал ее руку, она погладила его голове. Ему казалось, он ощущал прежнее, забытое им давно чувство, какое было с Самсоновой.

— Можно я вас поцелую? — спросил он дрогнувшим голосом.

Он прикоснулся к ее щеке губами, ее кожа была нежной и исчочала необыкновенный запах, от которого у него закружилась голова.

— Я вас видел много раз по телевидению, — сказал он. — Вы в жизни гораздо интереснее, элегантная, в вас столько чувств.

— Вечерних, — добавила она грустно.