Жажда над ручьем

М а р и н а (ей). Как не стыдно! Перед кем унижаешься, у кого в ногах валяешься, гордость потеряла, — кто он нам?! Из тюряги вышел, ты его и подобрала! Даже не спросила — за что сидел, за что пять лет схлопотал…

Е л и з а в е т а (с достоинством). А мне это без интереса — за что.

М а р и н а. Пока срок не вышел, ты ему и нужна была, а теперь-то зачем ему у нас?! Ну и пусть катится, кому он нужен?! Был он, не был — скатертью дорожка!

Е л и з а в е т а. Маринка, ты помолчи! Что ты в этом понимаешь?!

М а р и н а. В чем?! — ты мне только про любовь не говори, ты мне про это ни слова!.. Чуть паспорт получил и уже навострился, уже расчет взял, уже на утренний поезд опоздать боится! Ты мне это слово и не говори, к нему оно отношения не имеет!..

Е л и з а в е т а. Маринка, уйди!

М а р и н а. Это пусть он уйдет! Я у себя дома!..

Е л и з а в е т а. Он тоже — у себя! Не у чужих! А ты иди! Иди, говорят тебе!

М а р и н а. Господи, мамуля… неужели ты ничего не соображаешь?! Жалкая ты, жалкая!.. (Обернулась к Снегиреву; с ненавистью, сквозь злые слезы.) А ты… ты… зек несчастный!.. (Выскочила в сени, хлопнула за собой дверью.)

Долгая пауза.

Е л и з а в е т а (устало и отрешенно). Еще поумнеет, еще узнает, почем в этой жизни за все платить приходится…

С н е г и р е в (с искренним сожалением). Может, не так я тебя любил…

Е л и з а в е т а. Так, Коля, так.

С н е г и р е в. Как умел…

Е л и з а в е т а. Я не в обиде.

С н е г и р е в. Я тебя помнить буду.

Е л и з а в е т а. Не зарекайся.

С н е г и р е в (убежденно). Буду!

Е л и з а в е т а (закрыла чемодан). А еду я тебе — отдельно, в авосечку. (О водке, стоящей на столе.) И бутылку не забудь, в поезде хороших людей встретишь, угостишь. Я ее тоже в авоську.

С н е г и р е в (невольно, но — с надеждой). Может, я тебя и сейчас люблю…

Е л и з а в е т а (властно). А об этом — молчи. Не надо! — я ведь и поверить, Коля, могу… а тогда худо мне будет, ой худо!.. (Внезапно, с силой страсти, чистой и бескорыстной.) Поди сюда. Напоследок.

С н е г и р е в (с жалостью к ней). Не надо, Лиза…

Е л и з а в е т а. Перед смертью не надышишься, все знаю. Ты не сомневайся, иди…

С н е г и р е в (идет к ней). Век перед тобой в долгу… умру — не забуду…

Е л и з а в е т а. Не за это любят, Коля… из спасиба не любят… любят — сослепу, не загадывая… от любви любят, Коля, ни от чего другого…

Они стояли перед ситцевой занавеской, за которой — их постель.

(Откинули занавеску.) Кто помнит — так вот эта занавесочка ситцевая… все она помнит. Ты ее не забывай, Коля, занавесочку нашу…

Постель была высокой, белой, с горой подушек у изголовья.

Издалека, приближаясь, нарастая, усиливаясь, — грохот поезда.

2

Коридорчик-закуток перед купе проводников в общем вагоне поезда дальнего следования.

В тесном проводницком купе  А н г е л и н а  разливает в стаканы заварку к вечернему чаю.

Ей двадцать лет, она высокого роста, но кажется хрупкой, ломкой. Может быть, это — от тесно подчеркивающего талию черного форменного пиджачка.

Напротив открытой двери в ее купе, подле титана с кипятком, стоит, глядя в окно, с чемоданом у ног, С н е г и р е в.

Грохот колес на стыках. Впрочем, скоро к нему привыкаешь и перестаешь его слышать.

Ангелина вышла из купе, подошла к титану, чтоб налить кипяток в стаканы. Налила, пошла в вагон.

А н г е л и н а (Снегиреву, через плечо). Что это вы на самом ходу устроились? — дверь не открыть.

Снегирев молча посторонился. Ангелина ушла в вагон.

Шум поезда.

Ангелина вернулась с пустыми стаканами, стала мыть их в тазике у себя в купе.

(Снегиреву, оттуда.) Чаю не желаете? — а то последний на сегодня.

Поезд замедлил ход.

Я билет ваш смотрела? Далеко едете?

С н е г и р е в (не оборачиваясь). Дальше некуда.