Жажда расплаты

— Да нет, не странный. Он прямолинейный. Я видела этот фильм, как только он вышел. Смотрела с мукой, почти физической болью и не могла бросить. Сюжет, как ты знаешь, по реальным событиям. История жуткая, но сценарий максимально облегченный, закадровый комментарий даже ироничный, режиссура отличная, главная исполнительница Рене Зеллвегер — невероятная. Вот в ней-то и дело. Она сыграла беспросветное чудовище, абсолютное зло. Я не могла вынести зрелища такого победного нашествия зла, шлейфа раздавленных жертв, в том числе кровавых убийств самых беззащитных и близких убийце людей. Я была сама раздавлена и точно знала, что никогда больше не стану пересматривать этот сериал.

Знаешь почему? Потому что я была на другой, на дальней стороне. Оттуда только смотрят и ужасаются тому, каким бывает убийственный концентрат агрессии, наглости, лицемерия, коварства и цинизма. Зрители этой наивной стороны всегда уверены, что это о других, о тех, кто имел несчастье приблизиться к адскому злу и ослепнуть в его огне. А мы же умные, у нас есть предчувствия, мы, конечно, это зло обойдем. Посмотрим, ужаснемся и постараемся забыть. Но именно сейчас, после всего, возникло желание взглянуть еще раз в лицо кромешного зла, рассмотреть детали и приметы.

— Даша, я, кажется, понимаю, о чем ты. Так бывает после тяжелой операции или травмы, когда человеку отчаянно хочется сорвать бинты и открыть свои раны или воспаленные, зудящие швы. Так и начинаются выздоровления — с временного усугубления самого восприятия боли. Это еще сама болезнь и уже высокий порог преодоления. Я к тому, что не нужно больше травить себя и подпитывать собственные муки. Поверь, ни один твой вывод сейчас не будет ни объективным, ни открывающим истину. Давай просто вместе поужинаем, как нормальные люди, как сестры, для которых сам факт встречи всегда радость. А потом вместе найдем глупую комедию и приложим ее, как компресс, к воспаленным нервам. Не позволяй больным мыслям задержаться. Ночная боль в тысячи раз сильнее дневной.

— Тома, я всегда уверена в том, что ты права. Что все сказанное тобой — проверенные факты. И главное в том, что именно ты мне желаешь добра. Но ты ошибаешься, считая, что я сейчас в воспаленном или не совсем адекватном состоянии из-за какого-то потрясения. Все немного наоборот: я сейчас спокойна рядом с тобой, в этой твоей крепости, куда ты допускаешь только чистые мысли и логику. А всему враждебному — запрет. Скажу точнее: я настолько несчастлива, что уже спокойна. И захотелось в полном уме и ясном сознании рассмотреть то лицо зла, чтобы увидеть его черты вокруг себя и даже в себе.

— Не совсем поняла. Вот теперь лучше уточни.

— Хорошо. Гениальная актриса создала портрет чудовища без громких криков, безумных выходок. Она одна посреди всеобщего растерянного и потрясенного воя совершенно спокойна, уверена и почти мила: сплошные улыбочки и воркование. Я рассматривала крупные планы ее героини, и у меня кровь стыла от омерзения и ужаса. Каждый взгляд, вздох, движение, жест — это безупречно созданная вершина окончательного морального уродства. Наверное, для актрисы такая работа — это подвиг. И она вышла за пределы роли, задач сценария. За пределы страшного мира других. Я увидела в калейдоскопе ее выражений тех, кто был рядом со мной. Каждый день, прямо вчера. Я взяла телефон и рассмотрела на дисплее себя: крупнее плана не бывает. И поняла главное: абсолютного удаленного зла других не существует. Оно в нас. Тома, я узнала унижение, страшное оскорбление, чужое презрение. Я ощутила лезвие предательства и малодушие того, в кого поверила. Меня коснулась ненависть, которая уже не оставит в покое. И, может, это все не самое страшное. Дело в том, что я и в себе обнаружила только это — ненависть, мстительность и жажду боли того, кто точно не чужой. Давай я расскажу тебе, как меня поймали в чужом доме и чужой постели за кражей чужого добра. Я пришла туда просто на зов любви. А это не кошелек с деньгами и не мешок картошки, которые можно разделить. Любовь не делится, потому за нее приходится убивать — если не физически, то морально. И во мне больше нет ни стыда, ни страха. Только жажда расплаты. Я только не знаю еще — она убьет любовь или меня.

Тамара выслушала подробную исповедь сестры с мукой и облегчением. Это все почти невыносимо, но ключевое слово «почти». С этим можно работать. Они поужинали спокойно и мирно. Даша согласилась выпить на ночь снотворное, а Тамара рано встала, поискала нужную информацию в интернете, выпила крепкий кофе и собралась на разведку и знакомства с заявлениями о намерениях. Даше оставила записку на тумбочке: «Поехала по коротким срочным делам. Буду звонить. Прошу: оставайся дома, потом все решим».

Дверь кабинета Ковальского приоткрылась. На пороге — незнакомая женщина — черная куртка с капюшоном, черные брюки, черные волосы и яркие черные глаза.

— Извините, Антон Казимирович. Я постучала, но вы, наверное, не услышали.

— А что, секретаря нет в приемной? Заходите. Вам назначили?