Жажда. Роман о мести, деньгах и любви

При поддержке сенатора и Мемзера Нам Кам в Америке занялся привычным делом. Социалистический Вьетнам оказался во многом химерой. Советского Союза из этой страны не вышло: нищету не победили, проституцию не задушили, азартные игры с корнем не выкорчевали, с наркоманией ничего не смогли сделать, сколько ни пытались. Даже показательные казни наркодельцов, устраиваемые ежегодно в день вьетнамской независимости, не помогали. Дурь дает мгновенную и очень недурную прибыль. Жизнь человека в трафике ничего не стоит. Она не измеряется в денежных единицах – нет! – она ничего не стоит в единицах морали. Сдохнет один, двести, тысяча – это бизнес. Вписался в дело – будь готов к внезапной, порой мучительной смерти. Смерть в наркоделе – часть профессии, закономерный финал, никем не воспринимаемый как трагедия. Нам Кам был и далеко, и невероятно близко от социалистического Вьетнама: он получил американское гражданство, что позволяло оставшимся на родине считать его чуть ли не воплощенным Буддой. Нам спускался к ним с небес в вертолете. Он прилетал на закате с лаосской стороны, спускался на родную землю, на нем был темный, в полоску костюм от братьев Брукс[4] и широкополая шляпа Фрэнка Синатры. Нам курил сигару. Он был великолепен, категорически императивен, он был гражданином свободного мира. Он был живой, осуществившейся мечтой, и тысячи вооруженных головорезов умерли бы за него столько раз, сколько он прикажет. Он всем им давал работу, он организовал их, он дал им новую жизнь. И мир узнал, что помимо русской, итальянской, албанской и прочих есть еще и вьетнамская мафия. Помимо Триады, Каморры, Якудзы есть Катран – песчаная змея, мираж, который невозможно поймать за хвост, змея, чье тело при малейшем прикосновении распадается на песчинки, которые невозможно отличить от обыкновенных, гонимых ветром куда-то, где Катран вновь соберется воедино, станет цельным, живым, извилистым организмом. Нам Кам стал первым боссом, прародителем змеи, и уже очень скоро появившиеся после американо-вьетнамской войны многочисленные диаспоры, состоящие по большей части из сбежавших от хошиминовской власти, услышали шипение Катрана. Для некоторых особо несговорчивых это шипение окончилось смертельным ядовитым укусом. В Риме и Париже, в Западном Берлине, Нью-Йорке и Лос-Анджелесе – везде, где после войны осели беглые вьетнамцы, везде, где они поселились, заняв целые кварталы крупнейших европейских и американских городов, везде, где они открыли свои ресторанчики, магазинчики, вдруг оказалось, что кварталы эти туго обвила своими бесконечными удушающими кольцами песчаная змея. В диаспоре все собирали ежемесячную дань и передавали ее боссу-наместнику – самому уважаемому члену диаспоры, слово которого стояло над законом официальным и само лишь было закон. Босс-наместник решал, кто и сколько должен заплатить ему, босс карал, никогда не давая отсрочки. Нам Кам создал безжалостную, кошмарную систему. Катран стал одним из самых жестоких мафиозных образований мира. Босс-наместник диаспоры, помимо дани, получаемой от предприимчивых земляков, контролировал проституцию, сбыт наркотиков, произведенных на предприятиях Катрана во Вьетнаме, Камбодже, Лаосе, Таиланде, а также подпольные игорные заведения. За малейшее неповиновение Катран убивал.

Деньги Катрана весьма выгодно вкладывались в Гонконге, Малайзии, Сингапуре, где Нам купил несколько банков, а Мемзер помог им оформить партнерство с банками, входящими в ФРС. Сейчас, несмотря на воссоединение Гонконга и красного Китая, эти банки продолжают оставаться основными, богатейшими финасовыми группами в своем регионе. Сертификат ФРС для них как охранная грамота – никто никогда не тронет. Местные власти знают, что излишний интерес с их стороны, проявленный к этим банкам, повлечет за собой «озабоченность госдепартамента США», и предпочитают не будить лихо, покуда оно тихо.

В Америке Нам Кам вел себя как лояльный гражданин, считался меценатом – покровителем искусств. В Нью-Йорке ему принадлежали две художественные галереи, там часто проходили выставки, собиравшие влиятельных людей – ценителей искусства со всего мира. Эти выставки позволяли Мемзеру и Наму легально встречаться: для всех это были встречи галериста – вьетнамского диссидента и банкира – любителя живописи. Однажды на выставку приехал сенатор. Торопливо прошел через залы, кивая в ответ многочисленным приветствиям, без стука вошел в комнату, где беседовали вьетнамец и банкир. Не снимая пальто, сел за стол, залпом выпил стакан воды, закашлялся и чертыхнулся:

– Холодная. Как лед холодная. Можно схватить ангину! Черт возьми, Нам, ты сам скоро станешь таким же холодным. Знаешь, зачем я приехал в Нью-Йорк и не доверился телефонам? Потому что твои телефоны прослушиваются.

Нам Кам насмешливо прищурился:

– Вот как? И кем же? Я жертва коммунистического режима, лояльный гражданин и известный галерист. Кто осмелится меня прослушивать?!

– Федеральное бюро расследований, – отчетливо выговорил сенатор, – да-да. И уже несколько дней.