Жажда (СИ)

— Сегодня отдыхай. Все разговоры оставим на завтра. На ночь еще раз сделай себе такую пену. И полощи горло. Фурацилин есть?

— Откуда? — скривившись, покачала головой в ответ.

— Плохо, но не смертельно. Раздобуду завтра где-нибудь. А ты пока содой обойдись.

Вечером, когда я укладывалась спать, а Ромка собирался в клуб, он, словно невзначай, спросил:

— Ты что с Войтовичем своим посралась?

— С чего ты взял?

— Да так… караулит он тебя каждый день, а ты носу из дому не показываешь.

Не желая говорить на эту тему, молча потянулась к книге и развернула ее, убрав закладку в сторону.

— Я угадал?

— Отстань от меня, «Пуаро» недоделанный.

— Сказать ему, что б валил?

— Мне все равно. — И, сделав усилие, приступила к чтению, не реагируя больше на брата.

Глава 8

На следующий день говорить стало легче, и голос практически восстановился, лишь изредка срываясь на фальцет. Юлька принесла фурацилин и заставила при ней полоскать горло. А еще через полчаса мы уселись пить чай с печеньем и смогли поговорить.

Болтали вначале ни о чем. Потом о главном. Почему-то я ожидала, что она будет вместе со мной возмущаться, ругать и упрекать Влада. Она же просто меня жалела и соглашалась, со всеми словами, что я говорила, но сама при этом не стала обливать его грязью и выпытывать подробности случившегося. Я же, как мазохистка, ковырялась в свежей ране, и не могла остановиться.

— Поговори с ним… — В какой-то момент сказала она мне, чем не на шутку поразила.

— Что? Ты в своем уме? Ни видеть его, ни слышать о нем не хочу!

— Ты же не знаешь, что… что он скажет…

— О чем мне с ним говорить?! О ЧЕМ?! О том, что он сидел одной жопой на двух стульях?! О том, какой доверчивой дурой я была?!

Юля поняла, что уговаривать меня бессмысленно.

— Что бы ты сейчас не думала… он… любит тебя…

— Да?! Ой, как интересно! — И только я набрала воздуха, чтобы развить эту тему дальше, она меня остановила:

— Так. Давай-ка закругляться. Ты уже и так довела себя до предела. У меня сердце кровью обливается, слушая все это…

На тот момент, я тоже выдохлась. К тому же надо было меня «слышать». Голос срывался. Ангина это вам не хухры-мухры — горло болело ужасно. Я поставила третий чайник на плиту, а Юлька засобиралась домой.

— Я завтра к тебе приду. Надо нам с тобой какое-то занятие придумать, чтобы отвлечься. Завтра ченить сообразим. Макраме и вышивку не предлагать. — Она улыбнулась мне на прощание, и, чмокнув в щеку, ушла.

А еще через два дня моя подружка уехала, сказав на прощание мудрые слова:

— Солнышко, держись. Рана твоя сейчас еще слишком свежа, что бы принимать решения. Не буду обманывать, больно будет еще долго. Но она рано или поздно зарубцуется, и ты сможешь оценить все более трезвым взглядом. Я буду звонить. Не унывай. — И протянула сборник стихов Цветаевой. Не знаю, вкладывала ли она какой-либо смысл в свой подарок, но он оказался одним из самых ценных и исцеляющих.

Стихотворения на надрыве — бальзам для искалеченной души. Зазубривая и повторяя до отупения — спасалась от боли таким вот странным способом.

За все время ни разу не вышла со двора, но и сидеть в доме безвылазно не могла. Каникулы — это дней десять от силы. А есть же родственники, к которым обязательно нужно сходить в гости. Разве можно объяснить разным дедушкам и бабушкам, почему я не хочу прийти их проведать. Побывать в селе и не наведаться — нельзя. Даже дедушка меня как-то спросил:

— Когда по гостям пойдешь?

Горло смогла вылечить за неделю, и повода, чтобы отодвинуть «гостины» не было. Через два дня мне предстояло вернуться домой.

— Завтра и пойду.

Как же я боялась этого! Во мне все переворачивалось внутри от страха. Выходя со двора и оглядываясь словно преступник, вдохнула поглубже, и пошла. Половину дороги пролетела практически бегом. Потом устала и сбавила немного темп. К родственникам можно было идти разными дорогами. Недолго думая, выбрала ту, что длиннее, но которая вела через центр, чтобы не встретиться с Владом случайно в глухом переулке.

Преодолев полдороги, меня ожидал неприятный сюрприз. Вдалеке увидела Ляльку. Чтобы не сталкиваться с ней, перешла на другую сторону, и свернула возле магазина, заметив боковым зрением, что она остановилась, и подбоченившись смотрит в мою сторону. От этого меня окатило жаром. Было ужасно неприятно от унижения, которое я испытывала каждой клеточкой тела.

За магазином, возле детского сада нос к носу столкнулась с парнем, которого хорошо знала. Он тоже был приезжий, из Литвы, с редким именем Яромир. Как он мне объяснил когда-то, столь интересное имя ему дала мама, будучи чистокровной полькой. Ярик, а именно так его все называли, приветливо мне улыбнулся.

— Привет!

— Приветик.

— Ты на каникулах?

— Ну да.

— Давно приехала?

— Где-то с неделю уже.

— А чего в клуб не приходишь?

От его вопроса я напряглась как струна. Кровь ударила в лицо.

— Да блин… проболела все это время. Простудилась в первый же день.

— А-а-а… — протянул он. — А сейчас куда?

— К родне с поклоном. — Улыбнулась я.

— Понятно. — Протянул он, тоже улыбаясь. — Ну что ж, это дело нужное.