Жажда смерти

— А теперь у меня все заберут! — выпалил он. — Они же конфискуют имущество! Доберутся до моих счетов. Да еще отправят в тюрьму! Уж лучше бы я был простым бухгалтером, но на свободе! Что будет делать моя семья? Она останется ни с чем. Я должен думать о ней. Я не хочу в камеру! Не хочу, понял?! — голос его сорвался. — И потом, потом, — с обидой спохватился он. — Почему это я был простым бухгалтером? К твоему сведению, я был главным бухгалтером. И разве моя голова ничего не стоит? Да меня сто раз приглашали в другие фирмы! И денег, кстати, предлагали не меньше. Я просто отказывался.

— Никто не отрицает твоих заслуг, — примирительно заметил я. — И никто от тебя не отрекается. Ты один из нас. На следующей неделе Храповицкий летит в президентскую администрацию. Возможно, тебе осталось потерпеть лишь несколько дней, и вся эта история закончится. Ложись в больницу. Запасайся справками. Мы заодно. Мы тебе поможем.

— Я не выдержу в тюрьме, — твердил он дрожащим голосом. — Мне нельзя. У меня язва желудка. Я два раза в год должен проходить обследование. Я и сейчас еле хожу. Если меня засунут в камеру, я все расскажу.

Теперь уже резко остановился я.

— Забудь об этом! — прикрикнул я на него, теряя самообладание. — Это не просто подлость. Это к тому же самоубийство. На сегодняшний день у них нет никаких улик! У них пустые руки, пойми ты это! Лихачев действует методами КГБ. Гонит волну. Он пытается тебя сломать. Но времена изменились. Сейчас это уже не проходит. Нужны доказательства. Факты.

— А финансовые документы?

— Финансовые документы свидетельствуют лишь о том, что деньги из твоей фирмы уходили в другую фирму. И все! За то, что происходило с ними в другой фирме, ты не несешь никакой ответственности. На той фирме не было таблички, что она обналичивающая. Это домыслы Лихачева. Ты не обязан был ее проверять. К тому же, вспомни, ты всего лишь учредитель. Учредитель! То есть по закону ты отвечаешь только долей своего уставного капитала. У тебя был директор, который вел всю хозяйственную деятельность. Ты не вникал в его операции...

— Но он же скажет, что выполнял мои приказы! — перебил он. — Он все будет валить на меня. Почему вы не ищете директора?

— Мы ищем, — соврал я. — Со вчерашнего вечера. Хотя, поверь, это не имеет такого уж значения. В конце концов, что бы он ни говорил, это всего лишь его слово против твоего.

— А составы с нефтью? — живо откликнулся он. — Которые пропали! Это же и дураку понятно, что воровство! Я и тогда был против этого! Это была идея Виктора!

— Паша, послушай же ты меня наконец! — взмолился я. — Ты действовал в рамках существующего законодательства. Я уже тысячу раз консультировался с юристами. Сам просмотрел не только статьи, но и подзаконные акты, все разъяснения. Ни одна из найденных полицией бумаг не свидетельствует о совершении тобою преступлений. Твой директор перечислял кому-то деньги. Ты не знаешь, кому. Ты не знаешь, какие услуги при этом выполнялись. Но по документам они выполнялись. Твой директор отправлял кому-то нефть. Ты не виноват в том, что она не доходила. У нашего холдинга нет претензий к твоей фирме. У государства, в лице налоговой инспекции, которая сто раз проверяла и холдинг, и твою фирму, нет к тебе претензий! Это тебе ясно?

Он не ответил. Судя по выражению его лица, мои слова его не убеждали.

— На сегодняшний день тебя вообще не в чем обвинять, — продолжал я. — Максимум, что можно инкриминировать, да и то не тебе, а твоему директору — это халатность или превышение служебных полномочий. Такие дела не доходят до суда, а если и доходят, то там же рассыпаются. Как только ты признаешься в чем-то, ты вешаешь на себя срок. Сам! Потому что это уже преступный умысел! А если ты еще сдуру расскажешь, что получал за это наличные...

— Я не собираюсь ничего говорить о деньгах! — взвизгнул он. — Я еще не выжил из ума! Я скажу, что выполнял чужие приказы!

— Еще хуже! — вздохнул я. — Час от часу не легче. Это означает наличие сговора. Другая статья. Наказание за нее в два раза больше! Да поговори ты сам с юристами, если мне не веришь!

— Я говорил с женой, — признался он неожиданно. — Я ведь никогда ей ничего не рассказывал. А тут взял и рассказал. Сегодня ночью... Она плакала. Заклинала меня детьми. Она говорит, что налоговой полиции нужен не я, а Храповицкий. Что я тут ни при чем. Что я всего лишь исполнитель. Стрелочник. Почему я должен страдать за кого-то?

— Паша, деньги нигде не предлагают просто так. В других фирмах тебе пришлось бы заниматься тем же самым. Пойми одно: ты не сможешь причинить вреда Храповицкому, не причинив вреда себе. Твое признание в первую очередь означает твою вину. Это аксиома. Думаю, даже твоя жена не будет с этим спорить. Тогда как вину Храповицкого еще нужно будет доказать. Это особенности нашего закона. Мы можем сесть только в одном случае: если возьмемся за руки, сами придем в суд и дружно во всем сознаемся. Хотя если мы так поступим, наши адвокаты обжалуют приговор на основании нашей психической неполноценности.