Жажда сплочения

Нельзя также исключать возможность того, что внедренные Сталиным в армию политкомиссары состязались в сочинении доносов на своих командиров, приписывая им заговоры и планы измены, чему он охотно верил. В какой-то мере это могло послужить мотивом для того беспрецедентного избиения командного состава Красной армии, которое он устроил в 1937—1938 годах. Роберт Конквест, пользуясь данными советской печати, в своей книге «Большой террор» приводит цифры погибших: маршалы — трое из пяти; командующие армиями — 13 из 15; адмиралы — восемь из девяти; корпусные командиры — 50 из 57; командиры дивизий — 154 из 186[6]. Обезглавленная Красная армия была так ослаблена, что, при огромном численном и техническом перевесе, не смогла нанести решительного поражения финнам в кампании 1939—1940 годов, и Сталин был вынужден удовлетвориться небольшими территориальными приобретениями. Зато от покушений на себя он застраховался надежно. Встретившись с Гитлером в аду, сможет сказать ему: «Не последовал моему примеру, не провел чистку в армии, вот и поплатился: чуть не погиб от рук собственных генералов летом 1944-го».

Некоторые историки высказывали предположение, что именно слабость, проявленная Советским Союзом в финской войне, спровоцировала Гитлера на вторжение в июне 1941 года. И в первые месяцы его расчеты подтверждались. Красная армия стремительно откатывалась под ударами вермахта, немецкая авиация захватила полное господство в воздухе. Несмотря на то, что сдача в плен была объявлена преступлением, красноармейцы сдавались толпами, немцы не знали, что им делать с таким количеством военнопленных.

Но в сентябре—октябре победное наступление начало буксовать. Растянувшиеся коммуникации не позволяли снабжать армию в достаточной мере, ранние холода, при нехватке зимнего обмундирования, превратились в серьезное препятствие, танки застревали в сугробах. А главное — начал меняться дух русских солдат. То, что не удалось Сталину — сплотить народ в единое целое, — сделал за него Гитлер. Произошло то же самое, что имело место при вторжении Наполеона, про что писал Толстой в «Войне и мире»: «Дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и принялась гвоздить вторгшегося врага...»[7]

Каким чудом Советский Союз, потеряв половину европейской территории, на перевезенных в тыл заводах, отправив на фронт миллионы трудоспособных мужчин, смог в 1942 году удвоить и утроить выпуск танков, самолетов, пушек, снарядов? Этому феномену нельзя найти никакого объяснения в чисто экономических категориях, не включая наше расплывчатое понятие — сплочение. Песенный клич-призыв «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой» вдруг перестал быть просто пропагандой, он доставал до глубины сердец. Стойкость русских, выдержавших натиск военной машины, подмявшей под себя всю Европу, восхищала британцев и американцев. Тем более что и в их странах стремительный процесс национального сплочения перед лицом вторгшегося врага тоже преобразил национальное сознание, заглушил голоса пацифистов, дал силы сражаться и побеждать.

После разгрома Германии мир распался на два лагеря: свободной демократии и коммунистического тоталитаризма. Анализ и описание этого противоборства находится в руках политологов, историков, социологов, то есть людей образованного слоя, которые в подавляющем большинстве выбирают счастье самоутверждения, а к счастью сплочения относятся с высокомерным пренебрежением. Интеллектуал будет применять свое искусство «словесной виртуозности» (термин американского философа Тома Соуэлла), чтобы объяснять невероятные успехи коммунизма во второй половине XX века исключительно применением обмана и грубой силы.

На самом деле идеи коммунизма манят к себе миллионы людей именно потому, что в них заложена мечта о небывалом сплочении, которое может принести освобождение от частной собственности. Эта мечта звучит и в проповеди Христа, и в устройстве монастырей, и всевозможных коммун, и в израильских кибуцах. Владеть чем-то, чего не имеет мой ближний, всегда смутно ощущается как грех, проклятия богачам неслись и будут нестись из уст проповедников всех времен и народов. То, что в реальной истории попытки осуществить эту мечту оборачивались морями крови и страданий, забывается, и толпы вооруженных последователей Маркса, Ленина, Мао, Кастро снова и снова выходят на бой во всех концах планеты.

В посткоммунистической России все государственные акции, направленные на утоление человеческой страсти к сплочению, истолковываются интеллектуалом как корыстные манипуляции кремлевских заправил, стремящихся только к укреплению собственной власти. Ему кажется диким, что люди могут с ностальгией вспоминать страшные годы войны или правление Сталина. Пока он отрицает право человека на утоление страсти к сплочению, он будет оставаться отщепенцем, высоколобым бунтарем, изгоем.