Жажда/water (СИ)

Его руки начали разводить, растягивать, раскрывать… Рвать, ругаться, драться с ее бедрами… пробраться в них, между ними, обернуть вокруг себя, притянуть ближе… И медленно — его губы все так же прикованы к ее вздымающейся груди, голова гудит и кружится от тихих стонов — бедра Гермионы начали поддаваться, двигаться, медленно, впуская, сдаваясь. И, стоило им приоткрыться, он грубо втиснулся между ними, прижался к ней так сильно, что член взорвался бешеной пульсацией, и Драко застонал, так низко и глубоко, что стон отозвался вибрацией в их телах… жадные, безумные мысли — еб*ный в рот… твою мать… она здесь, так близко… Староста девочек… ты здесь, прижавшись к ней, твердый как камень и вот, тут…Ее драгоценная дырка, сочащаяся влагой сквозь трусы. Пощупай их. Потрогай. Эти влажные, белые, такие совершенно грейнджерские мокрые трусы.

Из горла Гермионы вырвался звук. Отчаянный. Безумный. Низкий, полузадушенный, потому что нет… это очевидно… она не хотела, чтобы он видел. Не хотела, чтобы он понял, какая она горячая, и мокрая, и созревшая — и готова.

Но Драко и так знал… потому что с тех пор, как он отпустил ее руки… она даже не пыталась что-нибудь сделать… оттолкнуть его. Он чувствовал ее запах — влаги и желания, умоляющий, зовущий… прикоснуться к ней… овладеть … использовать и выбросить ее…потому что это только секс, повторял он себе снова и снова … только секс, простая грубая е*ля.

И все ее тело кричало «да».

Да. Гермиона знала. Понимала остатками затуманенных, плавящихся мозгов. Та черта, к которой он почти прикоснулся…

…та, за которой было изнасилование…

… ее больше не было. Потому что, очевидно, она уже все ему разрешила, чувствуя, как безнадежно выгибается навстречу, отчаянно готова, согласна на то, чего она на самом деле не хотела, все равно не хотела, но так же, как и он, мечтала избавиться… Оставь-меня-в-покое-и-никогда-не-возвращайся. И вот она здесь. Изнеможение, опустошение, смешанное в обломках тел, его рот отрывается от ее кожи… чего-то не хватает…в этой горячке… рот движется вверх, к шее… жгучие, пылающие — все время… я ненавижу тебя…губы прикасаются к подбородку, потом ближе… Быстрые, решительные, бешено, невыносимо желанные — коснулись ее губ, их рты столкнулись…

… поцелуй.

Он поцеловал ее, и Гермиона поняла, осознала, что они не… с той ночи, ни разу — язык к языку, так, что не разомкнуть губ. И она знала, чего не хватало. Почему все было так… что с ними творилось… почему этот… миг безумия, жуткое недоразумение и этот тонущий, удушающий, неимоверно возбуждающий рот… был здесь. Почему эти губы — на ее губах. Она едва могла дышать. Его звериные стоны, сплетающиеся языки, рот, приникший с такой силой, что саднил прижатый к столу затылок, впечатанный в дерево, и, черт-наверняка-черт, стол расколется, порежет ее, распорет до крови, еще больше густой, кипящей крови. Его зубы вновь вонзились в ее губу, и боль… бешеная пляска языков… та же боль, как в тот, самый первый раз… вернулась со всей жестокостью, острые, запретные зубы, втягивающие ее губу к нему в рот. Гермиона чувствовала, как губа наливается кровью, кровь приливает к коже, и Драко знал — он толкнулся бедрами, еще раз ткнулся членом… низкое рычание… в мокрую ткань ее трусов, потому что знал. Это ее кровь на его языке. Грязная и готовая. Кровь у него во рту.

Гермиона чувствовала вкус грязи на его коже. Горькая и смешная земля, въевшаяся в поры. И она попыталась сосредоточиться на этом… отчаянно сконцентрироваться… не обращать внимания на его руку, пальцы, скользящие вверх по внутренней стороне бедра… сосредоточься на… думай о грязи, чтобы не думать о прикосновениях… потому что тогда придется остановить его руку… и ты никогда себе не простишь, если не сделаешь этого, Гермиона, поэтому… о, черт. Потрясающее ощущение веса его тела на ней. Нет… его рука добралась до самого верха и касается влажной, обезумевшей… подбирается к краю и о нет, нет… нет… не позволяй ему, не давай ему, и он трогает тебя, там…

…ее кожа. Драко не мог справиться с дрожью в руках. Его горячий, бешеный язык, казалось, только что обжигавший глубины ее рта, теперь скользил по подбородку. Одно плавное движение языка, чертящего влажную дорожку, и — такое же медленное — пальцев, скользнувших в конце концов, проклятье, наконец-то, в ее промокшие трусы…

― Мокрая для меня, Грейнджер, такая потрясающе мокрая для меня…