Жажда/water (СИ)

Жалость Снейпа ― единственная, которую он соглашался принять. Она давала ему много чего и много где. Полезная связь. Снейпу было невдомек, что Драко знает… понимает, что это жалость… но он знал. И как раз сегодня его меньше всего волновало, что это не что-то большее.

Таков был естественный порядок. Особое равновесие жизни Драко. Нечто не изменившееся даже после смерти отца. До сих пор он не понимал, насколько это важно. Не верил, что что-то в принципе может так сокрушительно изменить его, разбить на мелкие осколки жизнь, которая когда-то имела смысл. И какая разница, что это был х*евый смысл. Что он едва понимал его. Потому что смысл — был, вот что главное. И теперь Драко больше всего на свете хотел вернуть его.

Это зашло слишком далеко. Все так потрясающе развалилось, что даже связно мыслить удавалось с трудом. Он на это не подписывался. Никогда не представлял себе Паркинсон. Ни разу, ни в чем подобном. Драко едва обращал на нее внимание даже когда они трахались, а сейчас была Грейнджер, и он почти забыл, что когда-то чувствовал под собой еще чье-то тело. Но вот только сейчас, в данный момент, она лежит наверху, избитая, расцарапанная, в синяках, и все из-за суки, о которой он забыл. Пренебрег. Следовало бы знать, что Пэнси никогда не спустит ничего подобного.

Надо было знать.

Может, надо было оставить Гермиону в покое. Столько раз она его просила. Надо было всего лишь развернуться и уйти, сбежать ― до того, как он пал так низко. Спасти ее. Но что-то в нем считало, что с самого начала было уже слишком поздно. Что он ступил на каменное дно уже тогда, когда только осознал, что происходит, и не было никаких шансов выбраться. Драко говорил себе это, потому что знал, совершенно точно… наверняка, если бы был способ предотвратить это безумие, он бы сделал это. Все, что угодно, только бы никогда, никогда такого не чувствовать.

А сейчас страдает не только он. Грейнджер тоже. Она разбита, в отчаянии, и ничего бы этого не случилось, если бы не он. Драко не знал, что думать. Раньше ему так хотелось, чтобы она сломалась. Больше всего на свете. Наверняка ее боль, эта кровь, все, что с ней сделали Паркинсон и Булстроуд … это наказание, ее наказание за то, что она сделала с ним.

Но от подобных оправданий тошнило. И Драко понял, что его тошнит. И от этого затошнило сильнее. Потому что, очевидно, ему не должно быть так плохо от таких мыслей. Это имеет смысл. Малфоевский смысл. Жесткая стальная броня от эмоций: так его воспитали. «Мать, не целуй меня. Я не люблю, когда меня трогают. Не держи меня за руку, я чертовски уверен, что сам могу намазать спину зельем. Я спровоцировал его, я сам виноват. Дай, я сам все сделаю, и уйди».

Так какой был план? Вылечить Грейнджер и разобраться с ними? Как он собирается это делать? Драко даже не знал, с чего начать. И больше никого, только он один. Только он, чтобы разобраться. И неважно, насколько ему страшно, потому что это необходимо, если он в принципе хочет получить шанс на искупление. Вернуться на свой собственный путь. Идти по предначертанной дороге…

…и вдруг Драко остановился.

Как вкопанный.

Потому что, тоже вдруг, осознал, что смотрит прямо в е* твою мать лицо Пэнси Паркинсон. А она ― на него. Какая гнусная, до дикого бешенства, наглость ― этот раздраженный взгляд. Потому что, естественно, она не знает, что он знает. По крайней мере, пока.

Пэнси Паркинсон. Здесь.

Драко стоял. Просто смотрел. Пытался найти способ связать мысли со словами с языком. Но ее присутствие просто парализовало. Всепоглощающая ненависть и отвращение вспыхнули с такой силой, что ноги приросли к полу, он не мог отвести от нее глаз, зная, что она сделала… зная, что, как она думает, сойдет ей с рук.

― Что?

Драко слышал ее голос. Глупые, вызывающие интонации, демонстрация непонимания. Самый идиотизм этого «неужели тебе что-то от меня надо?» вопроса.

― Если ты думаешь, что это нормально — стоять и таращиться на меня, разинув рот, Малфой, то можешь у*бывать прямо сейчас, скажу я тебе. У меня сегодня нет настроения.

Драко заметил у нее над глазом порез. Глубокий, но недостаточно. Длинный, но даже близко не такой длинный, как надо. Того же цвета, что и ее платье. Кровь. Но почему-то выглядел полузажившим.

Драко открыл рот.

― У тебя кровь, ― он еле слышал себя из-за рева крови в ушах. Надо заманить ее, постепенно, — сказал он себе. Хоть и не вполне представлял, куда.

В коридоре было темновато, но Пэнси заметно покраснела.

― Упала с лестницы.

― И ударилась головой о стену? ― сухо, без выражения. Почти слишком тихо. Слишком бесстрастно, чтобы можно было заметить издевку.

― Что-то вроде.

Как она это сказала. Драко подумал, что Паркинсон могла вдруг понять, что он знает. По тону. По тому, как он смотрел. Казалось, в ее тупой неповоротливой голове бродят мысли. «Что он сделает»? Вот что явственно подрагивало в ее осторожно поблескивающих глазах.

― Ты вылечилась. Как?

― Миллисент дала мне зелье.

Драко кивнул, дважды.

― Где она?

― Кто?

― Булстроуд.

― В зале.

― Тебе тоже было больно?

Пэнси на секунду прищурилась. Выпрямилась.

― Нет. Почему?