Жажда жизни. Повесть о Винсенте Ван Гоге

— Mon Dieu! — простонал Гоген. — Мы опять разбудили твою мамашу! Ведь она предупреждала, что если еще раз застанет меня здесь ночью, то задаст мне хорошую взбучку.

Вошла мамаша Сёра. Она была в халате и ночном чепце.

— Жорж, ты обещал мне не работать больше целыми ночами. А, это вы, Поль? Почему вы не платите мне за квартиру? Тогда уж я устроила бы здесь для вас и постель.

— Ну, если бы вы, мадам Сёра, пустили меня в свой дом, я вообще перестал бы платить за квартиру.

— Нет уж, спасибо, одного художника в доме вполне достаточно. Я принесла вам кофе и бриошей. Если вам приходится работать, так по крайней мере надо хоть поесть. Поль, кажется, мне надо спуститься вниз и принести вам бутылку абсента?

— А вы, случайно, не выпили ее, мадам Сёра?

— Поль, не забывайте, что я вам уже обещала головомойку.

Тут вышел из темного угла Винсент.

— Мама, — сказал Сёра, — это мой новый друг, Винсент Ван Гог.

Мамаша Сёра подала ему руку.

— Я рада видеть друзей моего сына даже в четыре часа утра. Чего бы вам хотелось выпить, господин Ван Гог?

— Если не возражаете, я выпил бы стакан гогеновского абсента.

— Ни за что! — воскликнул Гоген. — Мадам Сёра держит меня на пайке. Одна бутылка в месяц. Попросите чего-нибудь другого. Ведь на ваш басурманский вкус все равно — что абсент, что дрянной шартрез.

Три художника и мамаша Сёра, разговаривая, сидели за кофе и бриошами до тех пор, пока в окно не заглянуло, осветив мансарду желтым светом, утреннее солнце.

— Пора идти одеваться, — заметила мамаша Сёра. — Приходите к нам как-нибудь пообедать, господин Ван Гог. Мы с Жоржем будем вам рады.

Провожая Винсента до двери, Сёра сказал:

— Боюсь, что я объяснил вам свой метод чересчур примитивно. Приходите ко мне в любое время, мы будем вместе работать. Когда вы поймете мой метод, вы увидите, что старой живописи пришел конец. Ну, а теперь мне пора вернуться к своей картине. Надо выдолбить еще одно место, а потом уже я лягу спать. Передайте, пожалуйста, привет вашему брату.

Винсент и Гоген прошли по пустынным каменным ущельям улиц и поднялись на Монмартр. Париж еще не проснулся. Окна домов были плотно закрыты зелеными ставнями, на витрины магазинов опущены жалюзи; по улицам катили маленькие крестьянские тележки, — они возвращались домой, сгрузив на рынке овощи, фрукты и цветы.

— Давай поднимемся на вершину Монмартра и посмотрим, как солнышко будит утренний Париж, — предложил Гоген.

— О, с удовольствием!

Миновав бульвар Клиши, они пошли по улице Лепик, которая, огибая Мулен де ла Галетт, извивами поднималась на Монмартр. Дома здесь попадались реже, появились лужайки с цветниками и купами деревьев. Улица Лепик внезапно оборвалась. Винсент и Гоген двинулись по извилистой тропинке через рощу.

— Скажите откровенно, Гоген, что вы думаете о Сёра? — спросил Винсент.

— О Жорже? Я так и знал, что вы спросите о нем. Жорж чувствует цвет, как ни один человек со времен Делакруа. Но он умничает и сочиняет всякие теории. А это уже не годится. Художники не должны размышлять над тем, что делают. Теориями пусть занимаются критики. Жорж внесет определенный вклад в живопись, обогатив колорит, и его готическая архитектоничность, вероятно, ускорит возврат искусства к примитивизму. Но он сумасшедший, право же, сумасшедший, — вы могли убедиться в этом сами.

Идти было нелегко, но когда они взобрались на вершину, перед ними открылся весь Париж — море черных кровель и церковных шпилей, вырисовывавшихся в утренней дымке. Сена рассекала город пополам, сияя, словно извилистая лента чистого света. Дома сбегали по склонам Монмартра и уходили вниз, в долину реки, потом вновь поднимались на высоты Монпарнаса. Чуть пониже ярко горел, будто подожженный солнцем, Венсенский лес. На другом краю города сонно темнела не тронутая лучами зелень Булонского леса. Три главных ориентира столицы — Опера в центре, Собор Парижской богоматери на востоке и Триумфальная арка на западе — высились, мерцая в утреннем свете, подобно огромным курганам, выложенным разноцветными каменьями.

6

В маленькой квартирке на улице Лаваль воцарился мир. Вкушая покой, Тео уже благодарил счастливую звезду. Но скоро это благостное затишье кончилось. Вместо того чтобы медленно и настойчиво искать новых путей, обновив свою старомодную палитру, Винсент начал подражать парижским друзьям. В неудержимом стремлении стать импрессионистом он позабыл все то, чего достиг раньше. Его полотна напоминали теперь скверные копии с картин Сёра, Тулуз-Лотрека и Гогена. А он был убежден, что дела его идут блестяще.

— Послушай, старина, — сказал Тео однажды вечером. — Как тебя зовут?

— Винсент Ван Гог.

— А ты уверен, что не Жорж Сёра и не Поль Гоген?

— Черт побери, к чему этот разговор, Тео?

— Уж не думаешь ли ты, что в самом деле сможешь стать Жоржем Сёра? Пойми же, с тех пор как создан мир, существует только один Лотрек, а не два. И, слава богу, один-единственный Гоген!.. Глупо с твоей стороны подражать им.

— Я не подражаю. Я у них учусь.

— Нет, подражаешь. Покажи мне твое последнее полотно, и я скажу, с кем из них ты вчера встречался.