Жажда жизни. Повесть о Винсенте Ван Гоге

«Мои работы лучше, — говорил он себе. — Мои правдивее, глубже. Плотничьим карандашом я выражаю больше, чем он целой палитрой красок. Он изображает лишь очевидное. И по существу не говорит ничего. Почему же его осыпают похвалами и деньгами, а мне отказывают в черном хлебе и кофе?»

Когда Винсент уходил от Де Бока, он бормотал себе под нос:

— Что-то гнетет меня у Де Бока. Есть в нем какая-то пресыщенность, что-то мертвящее и неискреннее. Милле был прав: «J’aimerais mieux ne rien dire que m’exprimer faiblement»[15]. Пусть Де Бок кичится своим изяществом и своими деньгами. Я рисую реальную жизнь, нужду и лишения. Идя по этой дороге, не пропадешь.

Христина встретила его с мокрой тряпкой в руках — она мыла в мастерской пол. Волосы у нее были повязаны черным платком, а в оспинах на лице поблескивали капельки пота.

— Достал денег? — спросила она, поднимая голову.

— Достал. Десять гульденов.

— Хорошо иметь богатых друзей!

— Ну, еще бы. Вот шесть франков, которые я тебе должен.

Син выпрямилась и вытерла лицо черным фартуком.

— Можешь не давать мне ничего, — сказала она. — Пока не получишь денег от брата. Ведь на четыре франка долго не протянешь.

— Я обойдусь, Син. А тебе эти деньги необходимы.

— Тебе тоже. Мы вот как сделаем. Я останусь здесь, пока не придет письмо от твоего брата. Мы будем жить на эти десять франков, как будто они наши общие. Я их растяну дольше, чем ты.

— А позировать как же? Ведь я не смогу тебе платить ни сантима.

— Ты даешь мне ночлег и еду. Разве этого мало? Я вполне довольна, мне хорошо тут, в тепле, не надо идти работать и надрываться.

Винсент обнял Син и ласково откинул с ее лба жидкие жесткие волосы.

— Син, иногда ты делаешь настоящие чудеса! Я даже готов поверить, что на небе действительно есть бог!

7

Неделю спустя он решил навестить Мауве. Кузен впустил его в мастерскую, но торопливо набросил покрывало на свою схевенингенскую картину, прежде чем Винсент успел на нее взглянуть.

— Что тебе нужно? — спросил он, как будто не догадываясь, зачем пришел Винсент.

— Хочу показать вам несколько акварелей. Я думал, вы выкроите для меня минутку времени.

Мауве промывал кисти, движения у него были нервные, лихорадочные. Он не ложился в кровать уже трое суток. Урывками он спал тут же, в мастерской, на кушетке, но этот сон не освежал его.

— Я далеко не всегда в состоянии учить тебя, Винсент. Порой я слишком устаю, и тогда, бога ради, выбирай другое время.

— Извините меня, кузен Мауве, — сказал Винсент, отступая к двери. — Я не хотел вам мешать. Я лучше зайду завтра вечером.

Мауве снял с полотна покрывало и даже не слушал Винсента.

На следующий вечер, придя к Мауве, Винсент застал там Вейсенбруха. Мауве был измотан до крайности, почти впал в истерику. Он накинулся на Винсента, выискивая повод, чтобы рассеяться и позабавить приятеля.

— Вейсенбрух! — воскликнул он. — Смотрите, какая у него рожа!

И он начал показывать свое искусство, — так скривил лицо, что оно покрылось глубокими морщинами, и выпятил подбородок — совсем как Винсент. Это была злая карикатура. Затем Мауве подошел к Вейсенбруху, поглядел на него прищуренными глазами и объявил: «А сейчас он будет говорить». И, брызгая слюной, разразился потоком хриплых бессвязных слов, как это нередко делал Винсент. Вейсенбрух покатывался со смеху.

— Ох, это изумительно! — кричал он. — Таким вас и видят люди, Ван Гог. Вам, наверно, и в голову не приходило, что вы такое удивительное чудовище? Мауве, выставьте-ка снова подбородок и поскребите пальцами бороду. Это убийственно!

Винсент был ошарашен. Он забился в угол. Когда он заговорил, собственный голос показался ему чужим:

— Если бы вам пришлось бродить до рассвета под дождем по лондонским улицам, дрожать в холодные ночи в Боринаже, без еды, без крова, в лихорадке — и у вас тоже появились бы безобразные морщины на лице и у вас тоже был бы хриплый голос.

Через несколько минут Вейсенбрух ушел. Как только за ним закрылась дверь, Мауве едва дыша упал в кресло. Бурная выходка истощила его силы. Винсент молча стоял в углу; наконец Мауве заметил его.

— А, ты еще здесь? — удивился он.

— Кузен Мауве, — с горячностью заговорил Винсент и сморщился точно так, как это только что изобразил Мауве. — Что между нами произошло? Скажите, что я вам сделал? Почему вы так обращаетесь со мной?

Мауве устало поднялся и откинул со лба непослушную прядь.

— Я недоволен тобой, Винсент. Ты должен сам зарабатывать себе на жизнь. Как можешь ты позорить фамилию Ван Гогов, выклянчивая деньги где попало?

Винсент на мгновение задумался.

— Вы виделись с Терстехом? — спросил он.

— Нет.

— Значит, вы не будете больше меня учить?

— Нет.

— Ну что ж, давайте пожмем друг другу руки и расстанемся без вражды и горечи. Ничто не может заглушить во мне чувство признательности к вам.

Мауве долго молчал, не говоря ни слова. Потом он сказал:

— Не принимай это близко к сердцу, Винсент. Я усталый и больной человек. Я помогу тебе чем только сумею. Ты захватил свои рисунки?

— Захватил. Но сейчас вам, кажется, не до этого…

— Покажи их мне.