Жаждущая земля. Три дня в августе

Какое там счастье — мужская забава да и только, но проветрить распухшую от мыслей голову полезно. Ведь напряжение при этой забаве такое, что убегаешь шут знает куда от будней и ждешь: вот-вот случится что-то нежданно-негаданно… Но сейчас, мысли чересчур взбудоражены, чтоб ты от них убежал. Внезапный визит Смалюкониса, обернувшийся такой глупостью, еще выйдет боком, конечно. Ох уж этот Сенавайтис!.. Порет невесть что. Скажут, примите меры, товарищ Тракимас… Четыре года назад, когда Смалюкониса еще не было в районе, эти слова сказал другой. Правда, тогда Сенавайтис еще бригадой командовал. Без спроса ворвался в контору, без приглашения сел за стол. Отдувается, зыркает на гостя и молчит.

— Что скажешь, бригадир? — спросил Тракимас.

— Может, и ничего, — пожал сутулыми плечами Сенавайтис. — Послушать хочу. — А вы говорите. Говорите! — властно повторил он, но, видно, понял, что не хватит терпения молчать, и добавил: — Могу и я поговорить, ладно… Хочу у тебя спросить, председатель. Как раз сейчас, когда и власть сидит. Только ты правду говори, председатель, хоть, может, и не с руки при этом, — он покосился на гостя из райцентра. — Скажи, чья это выдумка — укрупнение бригад? Говори как есть, председатель…

Тракимас рассмеялся:

— Жизнь этого требует.

— И все? И только-то!

— Могу шире объяснить, Сенавайтис. После укрупнения бригад производительнее можно будет использовать…

— Выкручиваешься. Ладно, можешь и не отвечать. Я и без тебя знаю.

Гость из райцентра покраснел, но сохранял спокойствие и достоинство. Он и не думал вмешиваться в беседу — ждал, чтобы председатель распорядился. Но Тракимас не спешил, он давно привык к выходкам Сенавайтиса.

— Сам знаю, что в бригадиры не гожусь. Самокритично говорю, председатель. Когда надо было в бандитов стрелять, Сенавайтис был в самый раз. А сейчас Сенавайтис — нуль.

— Не хватит ли, товарищ Сенавайтис? — вежливо прервал гость и постучал пальцами по столу.

— Это они… оттуда дали указание укрупнять бригады! Точно знаю!

— Но ведь это разумное указание. Районные власти должны заботиться о колхозах…

— Председатель, чего ты ластишься!

— Вы пьяны, товарищ Сенавайтис, — вежливо заметил гость. — И если вы немедленно не уйдете, я буду вынужден…

— Хо-хо-хо! — засмеялся Сенавайтис; поперхнувшись, сухо закашлял, долго сипел со слезами на глазах.

Гость из райцентра не стал долго ждать: набрал телефонный номер и, под кряхтенье Сенавайтиса, бесстрастно сказал в трубку:

— Товарищ начальник, пришлите людей в Букну. Пьяный гражданин ворвался в контору, буянит.

Положил трубку, и наступила тишина. Глаза Сенавайтиса остекленели, он словно лишился дара речи.

— Не стоило… — с трудом выговорил Тракимас.

— Вы, товарищ председатель, оправдываете мелкое хулиганство?

— Человек поговорить пришел…

Приехали два милиционера и увезли Сенавайтиса. Тракимас обзвонил всех, кого только мог, — ничто не помогло. Его самого отчитали: вот какие у тебя кадры, оказывается, где же воспитательная работа?

Сенавайтис десять дней подметал улицы, убирал рынок, а домой вернулся уже не бригадиром. Когда услышал эту новость, замолчал, уставившись в пол, потом загляделся в окно на зазеленевшее озимое поле.

На партсобрании никто не стал оправдывать Сенавайтиса. Все говорили пространно, все пытались вникнуть… Стычка с гостем из центра, в сущности, пустяк; главное — почему человек споткнулся. А когда поставили на голосование исключение Сенавайтиса из партии, никто не поднял руки. Тракимас тоже не поднял: почувствовал, как все так и впились в него глазами. Присланный из района инструктор сказал новую пылкую обвинительную речь, но Тракимас отразил ее в двух словах: «Мы хорошо знаем Сенавайтиса, знаем, с кем он…» Конечно, Тракимаса не погладили за это по головке, на бюро пропесочили как следует. А через полгода Сенавайтис как-то признался ему:

— Знаешь, председатель, что тебе скажу: шел тогда на собрание с веревкой в кармане.

— Дурень! — вскричал Тракимас. — Последний ты дурень, Сенавайтис!

Ершист этот Сенавайтис. Вечно недоволен, обиженного корчит. Не раз уже Тракимас ему прямо в лицо говорил: «На себя хоть раз посмотри, Юргис. На себя! Увяз в тине, обомшел, плесенью порос… И потому с места не стронешься, что вечно желчью плюешься… Твои приятели, с которыми ты бандитов бил, сейчас и председателями колхозов стали, и на партийной работе… Почему ты на них не равняешься?» Выслушает Сенавайтис, мучительно насупит брови: «Ты не думай, что я такой… ни бе ни ме… Знаю, желали мне добра, протянули руку, а я, дурак, оттолкнул… Было дело, спорить не стану… Бывает, последними словами себя кляну, а потом опять… Мне только вкалывать, а не говорить…» Видно, и концы отдаст, не переставая бичевать тех, что «пробрались на теплые местечки», но пока хоть на рожон не лез. А вот сегодня заварил кашу — полный котел, всем хватит. Смалюконис не спустит, придется расхлебывать. Промолчал, правда, но в районе заговорит. И если еще тот инструктор скажет, что это, так сказать, старая отрыжка… Эх ты, Сенавайтис, Юргис Сенавайтис, дальше своего носа не видишь, а правду ищешь.