Жаждущая земля. Три дня в августе

— Что слышно, Марчюлинас? — спрашивает Юргис Наравас, продолжая озираться вокруг.

— Вам лучше новости знать, — Андрюс засовывает Гнедку между зубов удила.

— Что мы знаем, то наше. Видишь, чего ночью было.

— Видел.

— Чья работа?

— Зачем спрашивать? Бандитов.

Из-за гумна появляется еще один — Маляука. Автомат на груди. Необъятные галифе обвисли, болтается кончик узкого ремешка.

— Товарищ лейтенант, может, пошарить? — Он показывает взглядом на гумно, и Юргис Наравас, одобрительно кивнув, спрашивает у Андрюса:

— Не видел бандитов? Не слышал?

— Ни видеть, ни слышать не хочу.

— Отвечай прямо, без уверток! Пошли в амбар.

Андрюс усмехается:

— А чего там?

— Посмотрим, какой у тебя домовой сидит да богатство тебе наживает.

Прицепились, теперь не отвяжутся. Столько дел, рожь что твой сахар в суслонах, а тут прохлаждайся с ними…

Андрюс отпирает амбар, распахивает дверь и бросает:

— Идите смотрите.

— Первым иди. Показывай!

Они заглядывают во все углы, в сусеки, вслед за Андрюсом поднимаются на чердак, выстукивают прикладами стены, потолок, пол.

Выйдя во двор, видят у хлева Тересе.

— А это кто? Жена?

— Нет.

— Кто же, если не жена?

Андрюс молчит, а Маляука бесстыдно ухмыляется и хихикает:

— Товарищ лейтенант — неужто он не мужик?

— Не время для шуток! Кто она, спрашиваю?

Андрюс опускает голову, глаза его загораются, и он как-то надсадно кричит:

— Новоселка — вот кто! Как и я, такая же. Бывшая батрачка Маркаускаса!

Юргис Наравас снижает тон.

— На лбу не написано. Спросить-то ведь можно?

— Я не кулак, чтоб со мной…

— Когда вокруг такое творится… Когда из-за каждого угла в тебя могут… Теперь разговор короток, кругом пули свистят.

— Надо различать…

— Только рожь от бодяка просто отличить.

— Чего тут рассусоливать: съездил в зубы, пустил юшку…

Андрюс косится на Тересе, которая стоит посреди двора и глазеет на мужчин. Вот куриный разум! За дело бы взялась, ушла бы с глаз долой.

— Сходи коров на другое место отведи, — не выдержав, приказывает он, но Юргис Наравас останавливает ее:

— Коровы подождут. Где живешь?

— Вон там, видите, у ольшаника. С матерью.

— Может, напоила бы нас, хозяюшка, жажда мучает. Молочка бы…

«Так и думал, холера, — свирепеет Андрюс. — Не приди Тересе, я бы отбрехался: ничего нет, ничего не знаю… Теперь как рассядутся, как начнут клянчить, конца не будет…»

Тересе смотрит на Андрюса, приседает и спешит в избу. Дверь оставляет распахнутой, словно приглашая зайти.

Кто вытягивается на лужайке двора и кладет рядом винтовку, кто садится на кирпичи у забора. Маляука прислоняется спиной к срубу колодца, ставит меж ног автомат, а увидев Тересе с кувшином и стаканом, первым протягивает руку.

— Дай-ка сюда, не могу, пить охота!

Мужчины пьют холодное молоко, по два стакана, а потом еще по одному. И когда большой кувшин пустеет, Тересе спрашивает:

— Еще принести?

— Спасибо, хозяюшка, — благодарит Юргис Наравас и, пригладив пальцами черные усики, большими руками обхватывает дуло винтовки.

Андрюс переминается с ноги на ногу посреди двора, поглядывая то на поля, то на небо. Но мужчины, устроившись поудобней, разговаривают, отпускают шуточки, изредка справляясь о чем-нибудь у Андрюса. Давно ли тут живет? Нет ли кого из родни в бандитах? А из соседей? О чем в деревне говорят? Андрюс качает головой, разводит руками — все нет да нет. Тогда они принимаются за Тересе, но та только плечами пожимает, а руки у нее так и дрожат — бог весть что можно подумать! Андрюсу противно смотреть и слушать их разговоры, но тут мужчины затихают, их охватывает дрема. А белокурый паренек, которому не дашь больше шестнадцати, положа голову на руку, уже посапывает носом. От усталости смыкаются глаза и у командира. Ах, горек его хлеб, на горячих угольях выпечен. И никто ведь не навязывал, сам такой хлеб выбрал. А вот брату Пранису он его всучил. По сей день сердце Юргиса Нараваса не на месте. «Брат брата на погибель толкнул!» — говорит при каждой встрече жена Праниса. Будто Юргис худа желал! Он же не мог иначе! Хотел открыть Пранису глаза, чтоб тот огляделся вокруг. Конечно, если бы продолжались те, старые времена, брат взял бы липовое полено, нож и резцы отца. Но в наше суровое время его руки были нужны для другого, а винтовку взять он не успел.

Юргис Наравас, отгоняя усталость и тяжелые мысли, рывком вскакивает, чистит брюки, набрасывает винтовку на плечо.

— Трогаемся, ребята!

Потом поворачивается к Андрюсу:

— Доставишь нас в волость.

Андрюс делает шаг назад и прислоняется спиной к тополю.

— Как же это… так? — заикается он.

— Отвезешь, говорю.

— Да не могу я.

— Не можешь?!

— Нет… Если староста прикажет — да, а без старосты… нет…

Взгляд Андрюса натыкается на внезапно побелевшие глаза Юргиса Нараваса, и они смотрят друг на друга — словно играют в гляделки.

Подбегает Маляука и замахивается на Андрюса кулаком.

Юргис Наравас отталкивает Маляуку в сторону, его черные усики взлетают, нижняя губа подергивается.

— Ишь ты какой! А что мы три ночи без сна, что с другого конца волости сюда примчались, на это ему начхать. Мы за бандюгами гоняемся, а ему лошадей жалко…