Жаждущие престола

Сапега теперь вступил в земли Северской Украйны как будто для того, чтобы отнять ее у самозванца. На самом деле, по соглашению с двоюродным братом своим, канцлером Львом Сапегой, Ян должен был поддерживать Лжедимитрия вопреки намерениям короля.

Владения «калужского царя» были довольно обширны. Серпухов, например, близкий к Москве, принадлежал ему. Воеводой там сидел старый бунтовщик (еще противник царя Бориса, как и Пушкин) Федор Плещеев.

Его отряды находились во многих городках к югу от Москвы. А большинство бывших «тушинцев» из бояр и дворян стали покидать пределы влияния самозванца. Зато «мизинные» люди, простонародье, со всех сторон сходились под главенство «Димитрия Ивановича», изъявляя ярое желание воевать против поляков и изменников, засевших в московском Кремле.

Получалось тем не менее странное обстоятельство, в результате которого самозванец как будто помогал гетману Жолкевскому. Из страха перед «черным» народом, не замедлившим бы восстать при первом удачном случае и влиться в войско «истинного» царя, Семибоярщина сама предложила коронному гетману ввести королевскую армию в Москву.

Жолкевский сначала воспринял это предложение, как явный успех. Но, поразмыслив, внезапно испугался. Все-таки занятие столицы иностранцами могло вызвать огромную волну возмущения, причем возмущения всенародного.

Гетман созвал коло и предложил прийти к нему в шатер по два человека от каждого полка. Разговор был откровенный, учитывая, что большая часть польского войска состояла из кавалерии. Гусарские офицеры расселись во вместительной палатке гетмана – кто где. Жолкевский занял раскладной стул.

– Слушайте меня внимательно, панове, – сказал он. – Постепенно, по желанию короля Сигизмунда, мы стали промышлять не только Смоленск, входивший некогда в состав польских земель, но и прочие города Руси, включая Москву. Наш король, хотя и не объявил открыто, готов приобрести военным путем Московское царство и присоединить его к Речи Посполитой.

– Це обратилось бы в империю величайшую в мире, – заметил полковник Зборовский. – Я готов к такой судьбе своей родины и всецело поддерживаю замысел короля Сигизмунда.

– Боярское правление предложило нам стать постоем в Москве и таким способом словно бы господствовать над всею державой, – продолжал Жолкевский, выслушав Зборовского. – Но у меня есть опасения и возражения по сему делу. Москва – город большой. Может быть, самый большой среди всей Европы. Город людный, ибо почти все жители Московского государства сходятся в Кремль по своим судебным тяжбам.

– Ну и пусть себе москали судятся между собой сколько им приспичит, если это не касается поляков, – усмехнулся иронически пан Тышкевич, человек грубый и желчный.

Гетман помолчал и продолжил строго, как бы не принимая насмешливый тон Тышкевича и бодро-веселый полковника Зборовского.

– По предложенным планам я должен стать в Кремле. Вы – все другие полки – в Китай-городе, где узкие улицы, много лавок, церквей и огромное число снующего целый день народа. Еще другие – часть нашего войска – расположатся, по боярским планам, в Белом городе. Но в Кремле бывает иногда по пятнадцати, по двадцати тысяч человек, и вшистко[114] мужчины сходного возраста, а многие могут быть вооружены. Им ничего не будет стоить, выбравши удобное время, истребить нас там, ибо пехоты у меня нет. А вы люди до пешего боя неспособные. У них же в руках ворота. – И гетман заключил: – Мне кажется, лучше разместить войско по слободам около столицы. Она таким образом будет словно в осаде.

Но гетману более других воспротивился полк Зборовского. Его гусары, большинство из которых служили в Тушине, не переставали жалеть о развале табора. По крайней мере теперь они надеялись: если Москва будет в их руках, то и казна царская попадет к ним же. А тут гетман обнаруживает опасение и хочет размещать войско в слободах.

Представитель полка Зборовского, некто Мархоцкий, возразил гетману:

– Напрасно ваша милость считает Москву столь могущественной, какой она была во время Димитрия, а нас такими слабыми, как те, которые приехали к нему на свадьбу. Спросите у москвитян. Они вам скажут, что с прихода Ружинского, когда и Москву несколько раз чуть не взяли, и по всей земле шли сражения, погибло у них до настоящего времени триста тысяч детей боярских.

– Я это знаю и без опросов москвитян, пан Мархоцкий.

– И еще то, что царь готовился к войне с Крымом и возле Москвы собрались войска со всей их земли, а нас было всего три хоругви. И то, наших побили и одолели одною изменой. А теперь, если нужно станет, будем биться пеши не хуже москалей. Ваша милость жалуется, будто у вас мало пехоты. Что же? Мы каждый день от каждой хоругви назначим присылать к вам в Кремль пехоту с ружьями, сколько прикажете. Наш полк решил дожидаться в Москве или смерти, или награды за прежние труды.

– Вы говорите сейчас не как воин королевской армии, что исполняет на войне замыслы короля, а как наемник, который думает только о звонкой монете и которому безразлично, чем кончится предприятие.