Жаждущие престола

Тем временем брат царя, Иван Шуйский, завидующий и молодому Скопину, и каждому, кто хоть сколько-нибудь был удачлив в воинском деле, со всею армией осадил Калугу. Затратил много пороха и ядер, обстреливая укрепленный город. Несколько раз приступал к взятию «воровского гнезда», но только усеял крепостной вал и подходы к городу сотнями своих убитых бойцов. Не только взять Калугу, а даже подойти под стену ему не удалось.

Шуйский, преданно осуществляя покровительство своим братьям, ставил их от случая к случаю воеводами. Бояре, воинские начальники и простые стрельцы только плевались от бессильной злости и ругали царских братьев втихомолку тупыми баранами. Однако кровного единения князей Шуйских никакое разумное обсуждение не касалось. Это был спаянный клан, жаждущий престола.

Мороз усиливался, метель мела, не переставая. Зима сковала реки и озера, завалила снегом поля и дороги. Однако сухопарый старик в шапке Мономаха, скребя с досады редкую бороду, слал воевод с окоченевшими полками к неприступной Калуге.

Последнее, с усилием собранное, войско под началом первого думского боярина Мстиславского, при помощи прославивших себя конников и пушкарей Скопина-Шуйского и с пехотой князя Татева, остервенело рвалось к воротам Калуги. Пушки ревели с утра до ночи, бойцы царского войска упорно лезли на стены. Но Болотников отбил приступы и этих воевод. Так же неудачны были попытки захватить Венев и Тулу, где все население – от начальников и дворян до знаменитых кузнецов – не желало целовать крест царю Василию Шуйскому.

Правда, боярин Иван Романов и князь Мезецкий сумели перехватить подходящее на помощь Болотникову войско князя Мосальского. Жестокое сражение в свистящих вихрях метели закончилось жутким и трагическим эпизодом. Окруженный царскими войсками Мосальский бился во главе своих смельчаков, знавших, что в случае плена им нечего ожидать, кроме казни. Внезапно, рубившийся в гуще боя князь Мосальский пал, убитый случайной пулей. Тогда его пушкари и стрельцы, отстреливаясь уже без всякой надежды, уселись на пороховые бочки и подожгли фитили. Раздались слитные взрывы пороховых бочек, куски человеческих тел и части обозных коней взлетели в воздух. В клубах черного дыма и потоках крови погибло войско Мосальского, которого напрасно дожидался Болотников в осажденной Калуге.

За перехваченным свинцовыми полосами, замерзшим оконным стеклом падал снег, и светила сквозь клубящиеся тучи луна. Царь Василий Шуйский сидел на ковровой скамье у нагретой израсцовой печи. Он думал о тех немногих успешных воинских делах, которые удались его воеводам. Радовали вести, что взят Арзамас, присягнувший ранее Лжедимитрию. Нижний Новгород освобожден от осады восставших смердов, волжских разбойников и мордовских старшин, которых повесили его воеводы.

Но царь счел нужным совершить какие-то дополнительные меры, чтобы подействовать на сознание «черного» народа. Тем более, что общее положение в царстве было далеко не благоприятным, ибо все южные области упорно стояли за Самозванца, наивно дожидаясь его прибытия.

Но ведь, по приказанию Лжедимитрия и под тайным руководством самого Шуйского да Василия Голицына, убита семья Годунова. Значит, всю вину нужно свалить на расстригу Гришку Отрепьева и в какой-то степени поднять в умах простонародья самого царя Бориса, царицу Марию и сына их Федора как помазанников, как царственных мучеников. Это нужно, если часть черни не верит, что Самозванец мертв, а верит, что он спасся, и готова воевать за нового проходимца, назвавшегося его именем.

Была затеяна необычная скорбная церемония. Из далекого монастыря привезена инокиня Ольга (она же бывшая царевна Ксения). Вынули из гробницы Варсонофьевского монастыря гробы Бориса, удушенной жены его и сына, погибшего тою же смертью. После торжественной панихиды доставлены гробы в Кремль. Везли их в повозках на высоких колесах. Гробы, крытые черным бархатом, кропило из золоченых кадильниц одетое в черное облачение духовенство – архиепископ Пафнутий и иереи Архангельского собора.

Инокиня же Ольга в черной рясе и монашеском клобуке, поддерживаемая с двух сторон монахинями-постницами престарелых лет, ломая руки и проливая потоки слез, вопияла безутешно об отце своем, о матери своей и юном брате Федоре, погибших из-за жестокости Самозванца. Повозки с гробами Годуновых везли медленно, каждую по четыре вороных лошади. А в Кремле вышли им навстречу сам царь с боярами и почетным караулом стрельцов.

Царь и бояре скорбели о злодеянии, совершенном Самозванцем и еретиком Гришкой. И Шуйский даже смахнул слезу над прахом предшествующего ему царя Руси, заклятого своего врага.

После перезахоронения Годуновых (Ксению-то снова увезли в далекий северный монастырь), царь приехал неожиданно в гости к брату Дмитрию Ивановичу.

– Наконец-то, – хыкнул обрадованно Дмитрий, – дорогу нашел к родне, государь всея Руси. Сейчас пир закачу для старшого братца.

– Не время, Митя, – отказался Василий Иванович. – Позови-ка мне свою Катерину Григорьевну. Дело есть.