Жаждущий жить

Слабый призрак удивления уколол её, когда она увидела собственные руки, тянущиеся к спине мужа. Пальчики, тоненькие веточки, коснулись спины и заскользили по коже. Ничего. Та же пустота, бескрайнее поле, захлёбывающееся туманом, вдали теряющийся горизонт, а вокруг – ни единого звука, словно весь мир умер, а её, Аню, по какой-то ошибке оставили на трупе планеты Земля. Как и несколько лет назад, в эпоху ночных свиданий, легкомысленных порывов и обилия цветов, Аня гладила спину Максима, но вот только сейчас в животе не порхали бабочки, там – морг, в котором же сжигают удивительных насекомых, а прах их оседает на стенках горла, мешая дышать.

– Я тебя люблю, – тихо прошептала Аня и сама себе не поверила. Повторила. Не поверила. Захотела поцеловать любимые – ведь любимые! – родинки, но отчего-то даже не сдвинулась. Может ли сердце замёрзнуть без надежды на оттепель?

Убрала руки.

Заснуть она, сможет, наверное, только ближе к рассвету, сейчас в силах лишь лежать, прижатой одеялом к кровати, лежать трупом и почти не дышать. В той же позе, в какой лежал Андрей не дне ведра.

Губы двигались, по ним пробегало тихое «Люблю», и на этот раз искреннее, честное, облитое кровью «Люблю». Максим спал. На кровати, столь широкой даже для двоих, бились два разбитых сердца, износившиеся нервные системы, люди, которые когда-то горячо любили друг друга – так, как не покажут ни в одном фильме, – теперь медленно умирали под взором тишины, и яснее всего эта смерть ощущалась по ночам – на том месте, где следовало бы целовать друг друга и дарить любовь, обнимать, чувствовать жизнь. Чувствовали смерть. Кровать стала широкой могилой, в которую они забирались в конце каждого дня.

Потянуло низ живота. Как бы ты ни был убит горем, к сожалению, ты остаёшься человеком и вынужден обслуживать свой капризный организм. Так нелепо проделывать те же вещи, что делал и в лучшие дни, полные смеха и не сползающей с лица улыбки. Абсурд… Ешь, одеваешься перед выходом на улицу, ходишь в туалет, меняешь прокладки, снова ешь, если можешь, работаешь… Такие мелочи добивают, обнажают всю бессмысленность происходящего. Что бы в твоей жизни не случилось, тебе придётся запихивать в себя еду, двигать челюстью, чтоб её перемолоть, глотать эту субстанцию – чистого страдания не будет, оно всегда разбавлено обыденностью.

Кое-как Аня сбросила с себя одеяло, села на краю кровати. Ну что за ужас… С самого начала это было ужасной идеей, а сейчас и вовсе кажется кощунством… Справа от кровати у стены стоял шкаф исполинских размеров, занимающий, как казалось, чуть ли не полкомнаты, заканчивающий своё существование у самой двери; настолько шкаф был огромен, что при входе в комнату нужно было сделать ещё шаг вперёд, дабы увидеть кровать и помещение целиком. Аня не понимала, для чего им такой шкаф, ведь он до сих пор наполовину пустой – у них просто не найдётся столько вещей, чтобы заполнить его; но Максима вообще тянуло на всё большое, и если во время ремонта, покупки машины или решении других вопросов перед ними вставал вопрос выбора, Максим всегда склонялся к большему.

К размеру шкафа привыкнуть можно, даже иногда находить это красивым, но это тупое дизайнерское решение мужа… будто он знал, что скоро наступят подобные ночи, и желал усилить эффект.

Скользящие влево-вправо дверцы-зеркала. Огромные зеркала, отражающие кровать и спящую на ней пару, – поэтому Аня всегда ложилась на правый бок. Чёрт! Как может быть комфортно, когда вас, уединившихся вдвоём, отражает такой огромный экран?! Никак не удавалось избавиться от чувства, что за тобой подглядывают, да не просто подглядывают, а откровенно пялятся; должно быть, так жили Джулия и Уинстон Смит.

Сколько ругани было из-за этих зеркал; пару раз Ане удалось вытянуть из мужа обещание заменить двери, но слова, впрочем, как и всегда, остались всего лишь словами. Ночью они продолжали спать втроём: он, она и невидимый гость, не смеющий их трогать, но внимательно наблюдающий. А потом, утром, не помня про этого гостя, Аня просыпалась, поворачивалась и всякий раз ловила лёгкий испуг. Всякий раз! Зеркало словно напоминало – всю ночь они были под наблюдением. Да и, прости Господи, зачем человеку с первых секунд подъёма видеть своё опухшее лицо? Чем ты вообще, Максим, думал?! Как можно спокойно спать в комнате с ТАКИМИ зеркалами?