ЖД

– Да вот так, – пожал плечами настоятель, и в тот же миг Громов почувствовал Москву. Она напряженно пульсировала где-то к западу от монастыря, и Громов чувствовал, как через весь город мучительно пробирается, увязая в бесконечных пробках, «скорая помощь». Он понимал при этом, что она успеет. Ничего больше во всей Москве не привлекало его внимания, да он и не видел ничего. В голове у него оглушительно завыла сирена. Он знал, что фельдшер в кабине кусает кулак от нетерпения. Это был хороший фельдшер, не из тех, что выезжали по вызовам в последнее время, – больной ему был небезразличен, и он хотел успеть, и должен был успеть. Громов чувствовал, что с пробками ничего сделать не может, но способен каким-то образом утешить фельдшера, внушить ему, что все кончится нормально; и фельдшер успокоился, он знал это.

– Интересно, – сказал Николай. – Вот бы не подумал. Я бы, честно говоря, решил, что какие-нибудь учения… Вам что, про войну не интересно?

– Про войну я и так все знаю, – машинально ответил Громов, но тут же спохватился: – Вы что, и это видите?

– Ну, примерно, – неуверенно ответил Николай. – Скорее догадываюсь.

– Способный, – завистливо сказал брат Георгий.

– Абы кто и не придет, – загадочно ответил Николай. – Есть ли у вас вопросы, брат капитан?

– Много, – сказал Громов. – Но для начала один: почему этот ваш брат Владимир не может выйти из монастыря?

– Брат Владимир в затворе, – пояснил Николай. – У некоторых есть такая клятва, вроде, знаете, барбудос. У нас же тоже бороды приняты, кстати… Брат Владимир не может выйти из монастыря, пока не кончатся эти ваши чертовы качели. Он не сам это выбрал, просто в каждом монастыре должен быть затворник. Получилось так, что у староволжцев это именно Владимир, а он врач.

– А у вас кто затворник?

– Брат Мстислав, – вздохнул Николай. – Ему отсюда хода нет даже к реке. Пока все не кончится – или, соответственно, не начнется.

– Просто нельзя – или он не может выйти? – уточнил Громов.

– У нас это одно и то же, – сказал Николай. – Но, в общем, даже если бы захотел – не сможет.

Громов пригляделся к Мстиславу, и тот, угадав его мысль, придвинулся к свету. Громов увидел необыкновенно кроткое и печальное лицо человека, давно смирившегося со своей участью. Затворнику было лет пятьдесят, он был светловолос и зеленоглаз.

– Ничего, – сказал брат Георгий. – Может, действительно уже скоро…

– Это не от нас зависит, – сказал Мстислав.

– Но мы это увидим, – твердо закончил Николай. – Благодарю, братие, все свободны.

Монахи поднялись и вышли, тихо переговариваясь. Некоторое время Громов молчал.

– Ну, как вы это делаете – спрашивать не буду, – сказал он наконец.

– Вы же и сами это делаете, как только что убедились, – мягко сказал настоятель.

– Да, хотя тоже не совсем понимаю, как именно. Но почему это распространяется только на монастыри?

– Да вовсе нет, – удивился настоятель. – Это обсуждаем мы только монастырские дела, а видим больше. Почти все, если угодно. Есть некоторые области, принципиально для нас закрытые, но там, я думаю, ничего важного не происходит… Вот – Блатск, но там, как бы выразиться…

– Защита? – догадался Воронов, впервые вступивший в разговор.

– Нет, что-то вроде болевого порога. Сил же нет, какое омерзение. Ну так в Блатске и не может быть никаких событий.

– А будущее вы видите? – спросил Воронов.

– Только в самых общих чертах, – смущенно сказал настоятель. – Ну так у нас, собственно, в общих-то чертах и написано… Чего тут выдумывать, все понятно. Я вас должен огорчить, вы славный юноша. Эти ваши знают, что делают, отправляя в качестве спутников на серьезное задание. Один такой устремленный, другой такой бессмертный… Но есть сила, которую у вас там все равно не могут учесть. Например, пошли туда, зашли не туда. За всем не уследишь, дырок-то все больше. Это вас Господь оборонил, – обратился он к Громову. – Вы бы, чего доброго, действительно убили. А там убивать решительно незачем.

– А что там вообще такое? – спросил Громов. – Это-то хоть могу я знать?