Вероятно, мы уже никогда не узнаем всей правды, и нам остаётся лишь согласиться — эта смерть навечно оставила вопросы без ответов. Сын нашего героя Юрий Андреевич Жданов, отвергая любые конспирологические версии гибели отца, даже в XXI веке неизменно повторял: «Я читал письмо Л. Тимашук, но вряд ли стоит в этом разбираться, не вижу интриги. Я хорошо знал лечащего врача Г.И. Майорова, он был с отцом в Ленинграде, когда у отца случился первый инфаркт. Это было в сентябре 1941 года, когда немцы блокировали Ленинград… Жданов пережил его на ногах… После смерти Андрея Александровича Г.И. Майоров приехал к нам домой и сказал: "Два ленинградских инфаркта — вот в чём причина смерти". Жизнь проще и трагичнее»{782}.
Для Лидии Тимашук врачебный конфликт с кремлёвскими профессорами медицины по поводу диагноза Жданова закончится в сентябре 1948 года увольнением из самой главной поликлиники страны. Её сын, тоже Юрий, был инвалидом войны, лётчиком, сбитым в бою за месяц до взятия Берлина. Несмотря на обгоревшие до костей руки, он прожил долгую жизнь и уже в 90-е годы минувшего века вспомнил рассказ матери о тех днях:
«Моя мама Лидия Феодосьевна Тимашук всё время работала в Кремлёвской больнице. По специальности была гинеколог, но переквалифицировалась и стала терапевтом, училась с уклоном в ЭКГ у профессора Фогельсона. Окончила 1-й Московский медицинский институт…
По долгу службы она, как я понимаю, не должна была рассказывать о работе. Но когда её убрали из 1-й поликлиники, когда ей пришлось перейти с понижением в должности и с понижением в окладе, конечно, она об этом говорила. У мамы не было другой поддержки, кроме семьи, и поэтому мы многое знаем.
Да, мама писала, но мы не знали об этом. Она писала непосредственно в Валдае, обращалась в ЦК и передала это письмо охраннику Жданова, поскольку ей не к кому было больше обратиться.
На Валдай её пригласили на консилиум в составе профессоров. Ей позвонили ночью и вызвали как опытного специалиста — моя мама делала ЭКГ всем членам Политбюро: и Калинину, и Жданову, знала ЭКГ всех больных наизусть. Семью Жданова она всё время наблюдала, так что она знала все ЭКГ Жданова. Она была убеждена, что у него инфаркт. В составе консилиума были Майоров, лечащий врач Жданова, Виноградов, Василенко, Егоров и моя мама.
После консилиума семья Ждановых пригласила всех медработников не на банкет, а просто в столовую пообедать, мама там не присутствовала, но она рассказывала, что стол был с выпивкой. Вернулась она в полной растерянности и, конечно, сразу начала рассказывать, что с ней произошло. А произошло вот что: Жданову стало плохо, и мама по своей специальности стала его обследовать — оказалось, что у Жданова — инфаркт. Когда она стала докладывать об этом, другие консультанты её предложение сразу же отвергли и сказали, что никакого инфаркта у Жданова нет, а есть сердечная недостаточность. Мать на них смотрит и думает: то ли она сходит с ума, то ли они — сумасшедшие… Причём, она сдавала в институте экзамен Виноградову, это её учитель…
Она говорит: как же так, они утверждают, что ничего подобного нет… Ей ничего не оставалось делать, как действовать самой. Но действовать как? Обратиться к самому больному? К семье обратиться неэтично…
И она решила обратиться к охраннику, майору Белову, написала письмо, письмо сугубо медицинское. Письмо было адресовано, я помню, в ЦК. У мамы не было возможности посоветоваться, она была расстроена. Гражданский подвиг она совершила: не побоялась своего непосредственного начальника, Егорова, а это величина была. Её просто обстоятельства вынудили это делать. Если бы она была в Москве, я думаю, она побежала бы лично, не знаю куда, но побежала бы спасать человека. Начала хлопотать, но Валдай далеко от Москвы»{783}.
Валдай далеко от Москвы… Незатейливый рассказ сына Тимашук стыкуется с другими известными обстоятельствами. Ведущие кремлёвские врачи явно не считали состояние пациента смертельным, методы лечения, опасные при инфаркте, не изменили — отсутствовал строгий постельный режим, остался и общий массаж, рекомендованные прогулки и приём дигиталиса, лекарственного растения для стимулирования сердечной деятельности. В защиту профессоров из Лечсанупра Кремля отметим, что не все современные медики, изучавшие последние кардиограммы Жданова, согласны с диагнозом Тимашук. Вопрос остаётся открытым. Видимо, навечно.
Андрей Александрович Жданов умер 31 августа 1948 года в 15 часов 55 минут на кровати в спальне своего правительственного номера. Накануне он почувствовал себя лучше, с утра встал, побрился. Взялся за доставленные газеты и почту из ЦК. Последнее, что видел он в уходящие секунды жизни сквозь большое окно напротив, были тёмные, почти чёрные валдайские ели.