Жди меня, и я вернусь

На звуки стрельбы из палатки вышел боец с рукой на перевязи. Он был без автомата и заметно пошатывался. Выпрямившись, он тупо уставился на траулер, не замечая, что вверенное его попечению плавсредство уже наполовину затонуло. Женька дал еще одну очередь. От жестяного кожуха мотора полетели заметные даже издалека искры, но эффектного взрыва, которого в глубине души ждал Соколкин, не последовало. Зато дробный лязг металла о металл подсказал наконец Мазаю, по какой мишени на этот раз палят с борта траулера. Осознав чудовищность происходящего, он замахал здоровой рукой, широко разевая рот, и до Женьки через всю бухту донеслись слабые крики, из которых он сумел разобрать только несколько раз повторенное слово «мать».

Лодка тонула. Ее корма уже погрузилась, над водой виднелся только кожух мотора, и Женька дал еще одну очередь, целясь в эту ярко-желтую жестянку, похожую на космический шлем инопланетного завоевателя. Вокруг тонущего пришельца запрыгали, заплясали водяные столбики, по воде поплыли радужные разводы и пятна. Мотор так и не взорвался, но Женька решил, что этого хватит, тем более что сделать больше он уже все равно не мог. А кому нужно, чтобы лодочный мотор от первого же попадания взрывался, как целая нефтеналивная цистерна, тот пускай идет в кино. А еще лучше пусть сам попробует, пусть убедится, как оно бывает на самом деле…

«Хватит», – твердо сказал себе Женька и, прихватив автомат, метнулся в рубку. Это вышло немножечко неудачно: оглянувшись, он заметил, что раненный в руку боец на берегу, перестав орать, смотрит в бинокль – смотрит, понятное дело, не куда попало, а прямо на него, Женьку Соколкина. Конечно, на таком расстоянии ни в чем нельзя было быть уверенным, но Женька почувствовал, как встретились их взгляды. Бросив бинокль, боец нырнул в палатку. «Уй, е!» – сказал Женька и пулей скрылся в рубке.

Пока он упражнялся в стрельбе по неподвижной мишени, траулер потихоньку дрейфовал в сторону берега, то есть прямо на палатку, облегчая задачу тем, кто в ней находился. Торопливо сунув в угол автомат, Женька подскочил к пульту и повернул рубильник, поставив его в положение «пуск». В глубине души он побаивался, что одного этого окажется маловато, и вышло в точности так: судовая машина даже не подумала завестись. Не было ни рокота дизельного мотора, ни квохтания стартера – ничего, кроме плеска волн, свиста ветра в растяжках и заунывных криков чаек.

Потом послышался новый звук – раскатистый, злой перестук автоматной очереди. Вторя ему, откуда-то снизу долетел частый лязг – бам, бах, дзынь, тарарах; дзынь, бам, звяк. Женька не стал смотреть в ту сторону, откуда стреляли, как будто боялся, что его взгляд притянет пулю. Вместо этого он лихорадочно заколотил одной рукой по тумблерам и кнопкам на приборной доске, включая все подряд, а другой раз за разом поворачивал пусковой рубильник. На крыше рубки вспыхнул яркий даже при солнечном свете прожектор, по всему судну включилось освещение и разноцветные ходовые огни. Не замечая собственноручно устроенного светового шоу, Женька продолжал щелкать, нажимать и дергать. Обычно он избегал подобного обращения с техникой (мало ли что можно включить таким манером!), – но сейчас терять было нечего; Женька понимал, что хуже уже не будет, и новая очередь, простучавшая по стене рубки и выбившая круглый дверной иллюминатор, подтвердила его правоту.

Дзынь, дзынь, звяк, бам, бам, бабах! Справа, слева, сверху и, казалось, даже снизу полетели осколки стекла и пластика. Один из них ожег короткой болью правую щеку, и сквозь сковывающий движения испуг Женька подумал: «Жалко, что не пуля. Пулевой шрам через всю щеку – это вещь». Со своими нынешними одноклассниками он почти не общался, но в старой московской школе у него остались друзья, с которыми он перезванивался и даже изредка встречался. Вот кто сумел бы по достоинству оценить это истинно мужское украшение! Правда, в правдивость такой истории без очень веских доказательств вряд ли поверят даже самые близкие друзья. Женька бы, к примеру, нипочем не поверил, потому что так просто не бывает…

Тумблер включения топливного насоса, как всегда бывает в подобных случаях, подвернулся под руку последним, в тот самый момент, когда Женька уже уверился, что его затея с треском провалилась. Он не поверил своим ушам, услышав набирающий силу рокот судовой машины, от которого мелко завибрировала стальная палуба. С берега густо палили в два ствола, рубка была наполнена треском, лязгом, звоном и истошным, царапающим нервы визгом рикошетов. Изрешеченная пулями рация с оторванной передней панелью походила на слабо дымящую, сыплющую искрами свалку приведенных в полную негодность радиодеталей, расколотая эбонитовая трубка, повиснув на шнуре, раскачивалась из стороны в сторону, как маятник.