Спасло ситуацию только лишь состояние изрядного подпития у интрудера, по причине которого он был неповоротлив. Костя бросился к сцене, схватил деревянный стул, подскочил к своему оскорбителю и со всей силы приложился им по квадратной лысой голове.
Стул разлетелся в щепки, а громила начал медленно покачиваться из стороны в сторону и тихо оседать на пол. Сделал контрольный удар ботинком по уху, Костя взял Оксану в охапку и тут же отступил с ней подальше.
Мехматовцы, заворожённо наблюдавшие эту сцену, успели подбежать на выручку своему другу, так что финальную экзекуцию Костя со спокойной совестью доверил им.
А после зимней сессии на третьем курсе у Оксаны появился категорически настроенный обожатель — ученик филфака, некто Вячеслав. Он был старше молодожёнов на два года и, как выяснилось, уже долго сох по недоступной даме своего сердца, писал любовные мадригалы, которые никому не показывал, и всё больше и больше уносился в страну несбыточных грёз и запретных фантазий.
Костя много раз замечал его присутствие на вечеринках, и то, как Вячеслав посматривал на Оксану. Однако никаких серьёзных выводов из своих наблюдений так и не сделал: к Оксане многие тогда неровно дышали, и это всегда виделось ему нормальным и естественным. Муки ревности были Косте практически не знакомы.
Объявить о своих тайных притязаниях Вячеслав решил по той простой причине, что до защиты диплома ему оставалось всего полгода, и, если за этот срок трагедия позднего одиночества не озарилась бы светом взаимности, всё филологическое будущее сделалось бы для него абсолютно бессмысленным.
До непосредственного контакта с Вячеславом Оксане тоже приходилось ощущать на себе его внимание, но, как и Костя, она отнесла все томные взгляды своего поклонника на счёт ортодоксальных интенций чисто мужского характера, главным (а может, и единственным) лейтмотивом которых являлось заурядное обладание женской красотой.
Его проникновенная речь изумила Оксану до крайней степени. Вполне здравомыслящий и благообразный с виду молодой человек предстал вдруг перед ней в образе чуть ли не безумного фанатика. Он клялся, что никогда не покусился бы на их с Костей семейное счастье, если бы не веление свыше.
По его убеждению в прошлой жизни Оксана приходилась ему законной супругой, которую он без памяти любил, и которая его тоже боготворила. Вместе они владели обширным имением неподалёку от Буэнос-Айреса, воспитали троих сыновей и прожили бок о бок без малого сорок счастливых лет.
Когда Вячеслав впервые увидел Оксану, его будто бы молнией поразило, и всё их совместное прошлое явилось перед ним подобно откровению небес. С тех пор у него не было девушек. Более того: ни на одну особу женского пола, кроме Неё, он даже и смотреть не хотел. Во всех снах рядом с ним присутствовала только Оксана. Он думал о ней с утра до ночи и жил только минутами, в которые имел возможность «любоваться её пречистым ликом».
Теперь он открыл ей своё сердце, и в её власти было решать, какой станет его дальнейшая судьба.
Всё это неистовое, фраппирующее сумасшествие Вячеслав вылил на бедные Оксанины уши, подловив её как-то в коридоре, когда та возвращалась к себе в комнату от подруги, жившей этажом ниже. Девушка не знала, что ответить, и лишь жалостливо посоветовала ему обратиться за помощью к психиатру.
Костя не на шутку встревожился, услышав Оксанин рассказ, и в тот же вечер выяснил у парней координаты своего незадачливого соперника. Несмотря на все увещевания супруги о том, что студенты и преподаватели почти каждую неделю объясняются ей в любви, и что Вячеслав есть никто иной, как обыкновенный фантазёр, пытавшийся соблазнить её экстраординарными байками, Костя заподозрил неладное.
Он вознамерился серьёзно поговорить с Вячеславом. Оксана, по понятным причинам, не захотела отпускать мужа одного на переговоры, и, в конце концов, супруги решили нанести полоумному воздыхателю совместный визит.
Вячеслав сидел в неком подобии кресла справа от окна, а Костя с Оксаной, в виду отсутствия альтернатив, — на его кровати, которую хозяин наспех застелил замызганным общажным покрывалом.
Из мебели в комнате имелись квадратный обеденный стол «на низкой посадке», шифоньер, самодельный сервант, книжный шкаф, битком набитый учебниками и беллетристикой, обшарпанный холодильник «Памир», небольшой музыкальный центр и старенький черно-белый телевизор.
Мусора или грязного белья на поверхности не наблюдалось. Даже пол был вымыт не далее как пару-тройку дней тому назад. Так что, в общем и в целом, скорбное пристанище заложника любви не выглядело подвергшимся тотальному запустению. А если у человека хватало сил заботиться о собственном жилище, значит, кое-какая надежда на его возвращение в реальность существовала.