Ждите, я приду. Да не прощен будет

Курундай дробно рассмеялся:

— Хе-хе-хе...

9

Чжунду — столица империи — просыпалась под воркование горлиц. Ах, как сладко ворковали горлицы в садах, залитых белой кипенью цветущих деревьев. Можно было только поднять лицо к голубому небу и возблагодарить его за дарованное счастье слышать нежные, переливчатые звуки. В них было журчание ручья, сладостная нега, надежда на безоблачное будущее.

В храмах возжигали кадильницы, и буддийские монахи в жёлтых одеждах выносили их на улицы, дабы послушные Будде вдохнули священный аромат и обрели в душе мир на предстоящий день. Душевный этот мир нужен каждому, даже не верящему в Будду, а поклоняющемуся другим богам.

Жёлтые одежды монахов мели белый песок дорожек дацанов[35].

Возжигали свечи и в христианских церквях[36]. Христианский поп в чёрной рясе вздымал руки, возносил молитву Господу, и плыли, плыли над городом одухотворяющие звуки колокола.

В Чжунду соседствовали христианский крест и буддийская пагода.

В столице Цзиньской империи отвергалось лишь язычество степняков.

Здесь бинтовали ножки новорождённым девочкам, чтобы сохранить у женщины на всю жизнь крошечные, хрупкие, младенческие ступни. Изысканность, исключительность, изящество были мечтой и идеалом. И на же тебе — степное варварство...

Империя не могла с этим мириться.

Главный имперский управитель, выслушав утреннее сообщение гонцов с границ, поспешил в высокий императорский дворец пятого государя Цзиньской династии — Ши-цзуна. Главного управителя вызвал на совет мудрейших наследник престола князь Юнь-цзы.

Имперский управитель был мудрым человеком и за годы, проведённые на вершине власти, убедился, что советы при императоре, как бы они ни назывались — мудрейших, почтеннейших, старейших, — поддерживали и выражали только волю императора. Советы при наследнике императора — тоже мудрейших, почтеннейших и старейших — поддерживали и выражали только волю наследника. Но интересы императора и наследника никогда не совпадали, да и не могли совпадать, так как первый правил империей, а второй лишь собирался править и час вступления на престол всячески торопил. Задача управителя заключалась в том, чтобы с наименьшими потерями лавировать между многочисленными советами.

Долгие годы такое ему удавалось.

Занятие это было многотрудное. Время от времени советы набирали силу, и казалось, всё золото империи не удовлетворит алчные аппетиты советников. В крайних случаях управитель выдавал одного или двух из наиболее рьяных советников противоположной стороне, и они кончали жизнь на спине деревянного осла, высившегося на главной площади Чжунду. Приколоченные гвоздями к спине осла, советники умирали долго и мучительно, но это сближало точки зрения советов и на время рождало успокаивающее единогласие.

Деревянный осёл всё же был последним доводом главного управителя, а управитель крайностей не любил, да и считал — в щекотливом деле, каким являлось осуществление власти, прибегать постоянно к одному и тому же аргументу нецелесообразно. Деревянного осла, однако, он распорядился никогда не убирать с площади.

В покоях наследника управитель пал на колени и поцеловал край одежды достохвального князя Юнь-цзы.

Мудрейшие склонили головы.

Князь Юнь-цзы повёл рукой, и девушки с прекрасными, как цветы, лицами выплыли из широко распахнувшихся дверей, разнесли мудрейшим чай. Девушки скользили по лакированному полу, как видения прекрасного, экзотического сна.

Мудрейшим поднесли тончайшие чашки с густым и терпким, как вино, жуланом[37]. Юнь-цзы стремился на совете к непринуждённости и гордился этим. Чай символизировал сокращение расстояния между ним — наследником высокого трона — и его советниками.

Юнь-цзы выпил глоток ароматного жулана и привычным движением, выдававшим изысканное воспитание, откинул голову и заговорил витиевато. Речь его лилась легко, голос играл богатыми звуками, жесты, которыми он сопровождал слова, были округлы и изящны.

В наследнике престола всё было достойно великой империи.

Советники внимали с благоговением.

Предметом нынешней речи наследника была забота о состоянии советов. С горечью высокочтимый Юнь-цзы сообщил, что некоторые советы при императоре утратили должную действенность и для пользы империи следовало часть возложенных на них задач передать успешно работающим советам при наследнике престола.

Главный управитель внимал речи наследника с благоговением, как и все присутствующие. Во всяком случае лицо его выражало только внимание. Однако он не случайно был многие годы главным управителем. За словами наследника, лившимися, как струи легкозвучного ручья, он различил давно знакомое — перетягивание власти от императора к наследнику.

Это было старо, как Вечное небо, для всех высоких дворов и всех народов.

Власть обладает огромной притягательной силой, и чары её ломали натуры куда более цельные и стойкие, чем наследник Юнь-цзы. На это не следовало обращать внимания, и управитель воспринимал речь наследника исключительно как поток звуков, ласкающих слух.

Неожиданно в словах Юнь-цзы объявилось нечто новое.