Жду. Люблю. Целую

Это была одна из причин, по которой она стремилась покинуть Францию. Нестабильная политическая ситуация, усиление влияния французской коммунистической партии, стремящейся к власти, и поддержка, какую ей оказывало население, бесконечные забастовки, постоянная угнетающая бедность. Некоторые вполголоса говорили о возможной гражданской войне. Что касается других европейских стран, то их положение было не намного лучше. Очевидное влияние Советского Союза создавало серьезную угрозу, которую она ощутила еще пребывая в Берлине. Ксения не хотела растить Николя в мире, где властвовали разруха и смерть. Произведя на свет сына, она хотела жить. Надо было приспосабливаться. Она не хотела оставаться пассивной и жить только на ренту. Она уезжала в Нью-Йорк, чтобы заняться там инвестированием.

По пустым полкам магазинов, расположенных под аркой улицы Риволи, скользили равнодушные взгляды прохожих, которые давно привыкли к постоянному дефициту. Не хватало всего: муки, тканей, мебели, бензина, жилья, поездов, автомобилей и даже бумаги. Пройдя несколько метров, Ксения вдруг остановилась, заметив выставленные в одной из витрин фотографии. Она замерла на месте. Прохожий наткнулся на нее, едва не сбив с ног. Раздраженный, он сказал ей что-то грубое, но Ксения даже не посмотрела в его сторону. Ее взгляд был прикован к работам Макса, которые она узнала бы среди тысяч других фотографий. Это были три снимка, сделанные ночью, еще тогда, когда они были молоды и любили друг друга. Три фотографии. Влюбленные пары — вот что интересовало Макса в то благословенное время. Что теперь стало с этими людьми? С девушкой с накрашенными губами и лакированными ногтями, сидевшей с откинутой головой, тогда как молодой человек обнимал ее за плечи, слегка прикасаясь к груди, выглядывающей из-под сползшей бретельки платья. На столе стояли наполовину полные бокалы с красным вином. Туманный взгляд незнакомки в вечерних сумерках. Она слишком много выпила, но ей все равно было хорошо сидеть вот так на скамейке с этим парнем с короткой прической и смелыми движениями, говорящими о том, как сильно он хочет ее тела.

Ксения толкнула дверь галереи. По выставочному залу ходили несколько человек, в основном это были американцы, которых всегда можно узнать по белым зубам, здоровому цвету лица, легкости поведения и покрою одежды из тонкой ткани. Они чувствовали себя как дома. Молодые солдаты, демобилизовавшись, получали семьдесят пять долларов в месяц от правительства, если они поступали учиться. Они жили счастливо в Париже, не переживая за эту страну, думая о встречах с девушками и хорошем вине. В Париже можно было встретить управленцев и членов делегаций, приехавших на международные конференции. Этот бум начался с первых чисел июня, с речи государственного секретаря Соединенных Штатов Джорджа Маршалла о сложной экономической ситуации в Европе, которая угрожала мировой стабильности и требовала срочных мер по ее оздоровлению.

— Мадам?

Ксения, на минуту запнувшись, узнала хозяина галереи. Жан Бернхайм сильно постарел. С расползшейся лысиной, опущенными плечами, согнутой шеей, он был теперь лишь тенью того человека, который выставлял работы Макса в тридцатых годах.

— Макс фон Пассау, — бросила она, волнуясь. — Он жив, знаете? Он выжил.

Лицо мужчины просветлело.

— Какая хорошая новость, мадам! Он передал мне на сбережение часть своих портретов и их негативы. В первый раз после окончания войны я позволил себе выставить их снова. Я выбрал тему влюбленных. Другие его работы более мрачные, но ведь мы нуждаемся в оптимизме, не так ли? И потом, посмотрите, — добавил он, помогая себе жестом. — Галерею посещают люди. Я не знал, что стало с Максом фон Пассау, поэтому отказывался продавать его работы, хотя уже получил заказы от некоторых клиентов. Вот тот мсье особенно настойчив, — сказал он, показывая на блондина в соседнем зале, который стоял к ним спиной. — Не знаете ли вы, как я могу связаться с ним?

— Он все еще живет в Берлине. Я дам вам адрес.

— Минутку, прошу вас. Я принесу, на чем записать.

Он исчез, оставив Ксению перед фотографиями. Она узнала их все. Захваченная воспоминаниями, она окунулась в то время, когда Макс проводил много часов в ванной комнате, превращенной в лабораторию, с вдохновением отдаваясь каждому этапу своей работы. Запах химикатов пропитал его одежду и кожу рук, которые он по нескольку раз мыл с мылом. Каждая из работ, помещенная в темную рамку, говорила сама за себя. Неповторимость снимка рождалась благодаря не только талантливо выбранной композиции, но и размещению света. Каждый снимок представлял свою историю любви, увиденную и запечатленную фотографом.