Жду. Люблю. Целую

Лицо Ксении Федоровны становилось другим, стоило ей лишь взять ребенка на руки. Словно птица над своим птенцом. Ее голос менялся, когда она разговаривала с ним на русском языке. Лили ничего не понимала, но тоже любила слушать эту речь, которая обволакивала ее, укачивала, успокаивала, словно чистая родниковая вода. Она постоянно наблюдала за ними, за их отношениями. Эти два существа будто явились из незнакомого мира, где царили доверие и гармония. Даже в присутствии других людей взгляд голубых глаз ребенка все равно был прикован к силуэту своей матери, которая всегда тянулась к своему сыну. Ничто, казалось, не могло их побеспокоить, когда они были рядом, потому что они жили в настоящем, поддерживая друг друга. Вид тети Ксении с Колей на руках, безграничная любовь матери к сыну часто вызывали в воображении Лили картинки совсем иного рода, которые вдруг начинали мелькать у нее перед глазами, словно проектируемые на экран слайды. С тех пор как Ксения Федоровна рассказала ей правду, она больше не мечтала о счастливых мгновениях со своей матерью. Ей виделись кошмары, слышались голоса, в которых звучали гнев и паника. Она никому не говорила о них и даже не пыталась от них избавиться, так как это было едва ли не единственным, что связывало ее с искалеченным детством.

Сев за письменный стол, она взяла перьевую ручку и стала писать письмо Феликсу.

«Мой дорогой Феликс!

Спасибо тебе за последнее письмо. Рада была узнать, что ты хорошо питаешься, что твои дела идут так, как ты хотел. Этот господин Манхаймер, похоже, настоящая находка. Его жена, безусловно, талантливая портниха. Мама никогда не держала бы ее столько лет в качестве старшего мастера, будь она не такой компетентной. Их советы сослужат тебе пользу, это правда. Можно сказать, что благодаря им ты заложил первый камень в фундамент того, что ты хочешь создать. Я рада за тебя. Ты пишешь, что понадобятся годы, чтобы восстановить магазин Линднер. Твое терпение поразительно. Это что-то, мне лично совсем не свойственное.

Ты забыл сообщить мне адрес дяди Макса, о чем я тебя просила. Будь любезен, сообщи мне его без задержки. Я хочу ему написать.

Береги себя. Целую.

Лили».

Подождав, пока высохнут чернила, она сложила письмо и запечатала. Лили решила восстановить контакт со своим братом не только из-за одиночества или потому, что восхищалась им, он просто был ей нужен. Из его писем следовало, что он не жалеет о решении поселиться в Берлине, что раздражало Лили, которой больше бы понравилось, если бы он вернулся во Францию с поджатым хвостом, побежденный на вражеской территории, униженный и отчаявшийся. Но ничего подобного. Его письма были, как назло, радостными, хотя Лили догадывалась, что Феликс, как обычно, скрывает свои сомнения и страхи.

Как только Лили узнала, что брат виделся с Максом фон Пассау, она поняла, что надо начинать расследование. Она вытянулась на кровати, сложила руки на груди и уставилась в потолок. Она солгала в письме: с некоторых пор она тоже научилась терпеть. Это было ее верное и главное оружие для достижения цели, которую она поставила перед собой.

— Нет. Я не поеду.

Через несколько дней после показа мод Ксения Федоровна сидела в салоне с сыном на руках и смотрела в непреклонное лицо своей старшей дочери. Маленький Коля набирал вес и становился тяжелым. Когда она закрывала глаза, ей представлялось, что он служит ей якорем, удерживающем ее на земле. Никогда раньше она не знала подобного спокойствия. Ей казалось, что целью ее существования было только одно: дать жизнь этому малышу. Она наклонилась и поцеловала его в макушку, вдохнув тот особенный запах, который был свойственен только ему. Любила ли она Наточку с такой полнотой чувств и самоотверженностью? Или она просто боялась упреков Габриеля, если была бы более внимательна к ребенку, чем к нему? Поэтому бессознательно и сдерживала свою любовь? Мысль, что именно это отразилось на ее отношениях с дочерью, не давала ей покоя.