Жду. Люблю. Целую

Дмитрий Кунин смотрел на молодую англичанку, не выказывая эмоций. Он многое знал об этой женщине, так как советская разведка в свое время собирала информацию о ней. Он восхищался ее храбростью во время войны. Это была женщина с сильным характером, она достойно держалась в любой ситуации и теперь, похоже, переживала, что не смогла скрыть волнения, из-за которого пылали ее щеки. Любопытно, но он завидовал, что она сохранила способность краснеть, в отличие от него и русских из его окружения, которые так хорошо научились скрывать чувства, что создавалось впечатление, что ты актер и играешь на сцене. А сам он разве не прятал всегда свои чувства? Сталинизм делал людей параноиками. В двадцать семь лет Дмитрий Кунин иногда задумывался, правдивы ли его чувства. Нужно было иметь сильный характер, чтобы не сбиться с пути, на котором одиночество было самым верным спутником.

Линн Николсон боялась его. Он догадался об этом по ее мимике, по тому, как она постоянно теребила перчатки. Он понимал, что она сбита с толку. Ситуация была более чем странной. Он вспомнил последний разговор с отцом перед отъездом последнего в Ленинград.

Они встретились в одном из берлинских пивных баров, которые просто очаровывали советских военных. Происходило это недалеко от Бранденбургских ворот. В помещении стоял крепкий запах пота и табака. Все говорили громко, заглушая выступление певицы. Здесь еще витал дух фронтового товарищества, которое так ценилось во время войны, а теперь об этом вспоминали со слезами на глазах. Его отец дал ему неожиданное поручение. Так как Дмитрий на неопределенный срок оставался в Берлине, отец попросил его позаботиться о неком Максе фон Пассау. Тогда Дмитрий в первый раз услышал это имя. Сначала он подумал, что отец шутит.

— Ты считаешь, что я гожусь на роль ангела-хранителя? — улыбнулся он.

Отец ограничился тем, что многозначительно посмотрел на него. Потом до глубокой ночи за бутылкой водки он слушал, как Игорь Николаевич вспоминал прожитые годы, часто наклоняясь к сыну и говоря почти на ухо. Вспышки в памяти. Запахи прошлого. Эти смущенные признания, выраженные в простых, но емких словах, свойственны русским, которые с годами становились все серьезнее, и они тронули молодого человека. Он понимал, что это дань Игоря Николаевича любви своей юности, и отнесся к этому с уважением.

Дмитрий Кунин был простодушным молодым человеком, несмотря на то, что жизнь не очень баловала его. Будучи маленьким мальчиком, он стал свидетелем страшной несправедливости: его любимых родственников бросили в лагеря, а он был бессилен чем-либо помочь. Репрессий не избежал и отец. Он вспоминал искаженное от горя лицо своей матери, ее пустой взгляд. Черная машина НКВД всегда приезжала по ночам, и во всех домах Ленинграда, в переполненных комнатах и в кухнях коммунальных квартир царил страх. Никто не чувствовал себя в безопасности. Чистки обрушивались на народ с завидной регулярностью. Не было ни одной семьи, которая бы не пострадала. Оставшиеся без родителей дети жили либо у родственников, либо в детдомах. Сверстники сторонились маленького Димы, слово он был прокаженным. Тогда он научился молчать. Спустя годы ему сообщили о трагической смерти матери и сестры в блокадном Ленинграде. Обе умерли от голода. Их смерть была для него постоянной открытой раной, причиняющей боль. Жестокая, но справедливая война. Русские сражались за Родину, за святую православную Русь, за страну Пушкина и Чехова, Кутузова и Александра Невского. Как бы большевизм ни пытался стереть этот образ, прошлое все равно так или иначе проявлялось в настоящем. Сколько жертв было брошено на алтарь этой святой любви, которую они испытывали к родной земле? Теперь его отец просил одолжения. В первый и, возможно, в последний раз он показал свою удаль, что высоко оценил Дмитрий. Больше ничего не требовалось. Вот почему Дмитрий Кунин стал присматривать за этим человеком, которого совсем не знал, но чье имя было широко известно. Человеком, вокруг которого уже начали собираться темные тучи.

Машина замедлила ход — приближался пост на въезде в город. Дмитрий достал из планшета документ, разрешающий проезд. Линн тоже. Пока военные толпились возле их черной машины, они молчали, словно два заговорщика.