Жду. Люблю. Целую

— На его месте я бы не раздумывал. Я понимаю, он любит свою страну и готов многим ради нее пожертвовать, но бывают моменты, когда человек должен позаботиться о собственной безопасности. Я видел его работы и не думаю, что у такого фотографа, как Макс фон Пассау, есть будущее в современном Берлине. Мой отец, например, считает, что его место рядом с Ксенией Осолиной.

Печаль омрачила лицо молодой женщины. Дмитрий сделал ей больно. Он знал, что она влюблена в фотографа, как знал и то, что Линн напрасно теряет время. Его отец объяснил ему это. Линн Николсон была умна, очаровательна, но она не могла противостоять судьбе, которая связала Ксению Федоровну с отцом ее детей.

— Хуже всего то, что ваш отец прав. Говоря откровенно, я и сама всегда так думала, — сказала она со вздохом, сбивая его с толку своей искренностью. — Смешно, правда? — добавила она с делано веселым видом, засовывая руки в карманы. — Ведем такие беседы в столь неподобающем месте!

Дмитрий с облегчением улыбнулся. Линн Николсон была особой решительной. Он знал женщин, которые походили на нее. Такие, как она, смело преодолевают препятствия.

— Жизнь полна сюрпризов, — произнес он. — Я не верю в случай. Сейчас я говорю вам, что Макс фон Пассау должен уехать. Вы ему это передайте. Вам обоим нужно снова стать свободными. Это шанс. Подарок неба, поверьте мне.

Его лицо вдруг посуровело. Что-то его раздражало. Может быть, это была зависть. Он остановился и повернул назад. Вдали показалась машина с красным крестом на кузове.

Макс морщился — он ел из термоса теплый суп, который был разогрет ночью, когда включили электричество. Маленькие кусочки хлеба были такими черствыми, что стали практически несъедобными, хотя он по совету Клариссы заворачивал хлеб во влажное полотенце, чтобы тот не черствел. Он поставил графин с водой на стол. Этим очень скудным обедом он угощал свою дочь.

Придя к взаимопониманию во время первой встречи, они продолжали узнавать друг друга. Он не уставал от ее энергии, с интересом слушал рассказы о ее интервью со студентами Свободного берлинского университета или о том, что она искала в городе. Он был признателен ей за непосредственность, за легкость, с какой дочь делилась с ним своими впечатлениями. Она была иногда импульсивной, но правильно оценивала многие вещи и окружающих ее людей. Она обладала тонким умом и способностью внимательно слушать. Иногда показывала ему свои статьи, прежде чем отправить их в издательство, и нормально воспринимала его критические замечания. Ей нужно было научиться рассматривать разные точки зрения, чтобы не быть введенной в заблуждение комментариями кого-то одного.

— Ты прав, — заявила она, поразмыслив. — Кто слушает только один колокол, слышит только один звук… Это для меня хороший урок, не так ли?

Он, конечно же, думал о Ксении. Когда она попросила его уехать вместе с ней и дать новый шанс их любви, он утратил способность слышать. Совпадение по времени смерти сестры и появления дочери навело его на раздумья. Прошлое возвращалось к нему. Теперь жизнь была в руках молодого поколения. Естественный порядок вещей. Но сам он, где теперь его место?

Наташа всегда отличалась пунктуальностью. Он мог не смотреть на часы, когда она постучалась в двери. Макс не выходил из дома уже в течение трех дней, охваченный странной усталостью, которая вела к утрате интереса ко всему. Щеки у дочери были раскрасневшимися. Глаза горели. От матери она унаследовала выпуклый лоб, густые волосы и прямой нос. А еще у нее был тот же тембр голоса. Если бы он закрыл глаза, то мог бы подумать, что встретился с женщиной, которую любил. Появление дочери сделало его счастливым, но и вернуло забытую боль. Ксения Осолина опять являлась в его сны.

Наташа поцеловала его в щеку и дала ему две булочки.

— Теперь, когда в булочных снова появилась выпечка, надо этим пользоваться.

— У меня ничего нет дать тебе взамен, — сказал Макс, наливая суп в глубокие тарелки. Жаль.

— Ничего страшного! Я пришла сюда не есть. Надо будет затянуть ремни, пока не закончится блокада.

В то время как другие старались использовать любую возможность, чтобы вырваться отсюда, где такие тяжелые условия жизни, Наташу охватила странная любовь к Берлину. Это вызывало у Макса приятное волнение.

— Слышал новость? — спросила она, садясь за стол. — Генерал Ганевал приказал взорвать все вышки с радиоантеннами, которые создавали помехи радиосвязи при посадке самолетов в аэропорту Тегель.

— Не может быть! — воскликнул Макс. — Хочешь сказать, что взорвали мачту берлинской радиостанции «Berliner Rundfunk», которая находится в ведении русских?

— Напрочь. Коммунисты взбешены. Это перекроет им дыхание. Что касается генерала Котикова, он просто вне себя. Ганевал приготовил хороший удар. Если раньше французов обвиняли в медлительности и поддержке своих союзников, то теперь их считают героями.

— Они, тем не менее, продолжают демонтаж промышленного предприятия Борсига в их секторе, несмотря на блокаду, — проворчал Макс. — Извини меня, но я считаю это глупостью.