Желай, Рапунцель (СИ)

Девушка остановилась прямо напротив него. Она возвышалась над скрюченной на стуле фигуркой и улавливала сплетающиеся между собой аромат легкого парфюма и сладковатый запах лака для волос. Возможно, вдохни она глубже, сумела бы уловить ароматы шампуня и мыла, которыми мальчишка, стянув с ее полки, беззастенчиво воспользовался.

«Он меня вообще слышит?»

Рука сама собой потянулась к копне светлых локонов на макушке.

«Как же не вовремя. Скоро съемка…»

– Яков.

Тишина.

– Левицкий.

Даже не шевельнулся.

– Как же мне тебя встряхнуть?!

Молниеносный рывок. Яков был выше нее. И она вспомнила об этом, как только стройное тело приплюснуло ее к стене.

– П-п-погоди.

Сейчас ей позарез требовался заменитель воздуха. Сам воздух пропал из ее легких, словно выбитый потусторонней силой. Она приоткрыла рот, но вдохнуть не могла. Ладони Якова притиснули девичьи руки к стене, большие пальцы вжимались в переплетение линий ее ладоней. Горячие, как медленно остывающие угольки. Яков чуть сгорбился, чтобы смотреть прямо на нее. Даня сглотнула и тихонько мотнула головой, проехавшись затылком по стене.

Ярость. Чувство, заточенное в глубине зеленых глаз. Укрытое и запертое на замок. Порой полыхающее и прорывающееся сквозь монолиты темницы сознания, но, несомненно, никогда не прекращающее свое существование. Возможно, частички этого чувства смешивались с той силой, что толкала его вперед на льду. Оно питало и самоуничтожалось. Убивало радость, разрушалось радостью, уходило и возвращалось. Восполнялось и затихало. Оживало и умирало вновь. Это чувство прижилось в нем, было давним и скверным, паразитирующим и ослабляющим. Жило вместе с ним, засыпало и просыпалось вместе с ним. Глубокое, как колодец с подгнившей растительностью на склизких стенах. И студеная вода, что поднималась ввысь к солнцу, всякий раз заражалась этой гнилью. Чем чаще тревожили и царапали шершавые стены, тем больше заплесневелых частичек оседало на поблескивающей поверхности и погружалось на дно – дожидаться того часа, когда емкость встряхнут, и кажущаяся чистой вода явит свою сокрытую гниль…

Как же она раньше не понимала, что все в нем пропитано яростью? Яростная обида. Яростная боль. Яростное упрямство. И даже желания его были устрашающе яростными.

А еще Яков подавлял себя. Во всем. Даже находясь на льду.

Он задыхался, но продолжал подавлять себя. Что-то мельтешило на задворках его сознания – постоянно. Он будто жил, полуобернувшись на что-то в прошлом.

И даже теперь его ярость была неполной. Она не вырвалась, – хотя глаза пылали ею, – а погрузилась в него. Обратно в темноту.

Губы Якова так сильно побелели, что походили на деформированные, покрытые мелкими трещинами куски мела.

– Встряхни меня, – хриплым шепотом попросил Яков. Средние и указательные пальцы на его руках согнулись и прочертили на Даниных ладонях беловатые линии.

Даня, не моргая, смотрела на красивое лицо, которое и сейчас легко повергало в трепет. Даже теперь хотелось им любоваться. Заняться извращенным любованием чужой болью. Мерзко наслаждаться яркостью этих эмоций.

Яков придвинулся вплотную. Губы шевельнулись. Что-то сказал? Нет, вдохнул воздух, давно ставший удушающим в комнате. Его подбородок затрясся – едва заметно. Может, было бы лучше, если бы он продолжал сжимать губы, вгрызаясь зубами в их внутреннюю поверхность? Потому что сейчас ему стало заметно хуже.

«Не знаю. Я не знаю, что делать», – билось в голове Дани.

Ближе. Частичка снежной пучины.

Внезапно Яков сократил и без того пугающее расстояние. Потянулся к ее губам.

Прежде чем Даня сообразила, что творит, она резко отвернулась. Нос Якова уткнулся в ее щеку. Дыхание опалило мочку. Яростный выдох. Он отпустил девичьи руки и хлопнул совсем рядом по стене, рискуя отбить ладони. Даня вздрогнула, ощутив, как лоб Якова уперся в ее плечо. Тихое восклицание в ее ключицу. Свирепый стон в ее шею. И хрип сквозь крепко сжатые зубы.

Крик ярости?

Удушающее чувство – по-прежнему накрепко сдерживаемое и вновь резво скрывающееся в глубине вместо того, чтобы вырваться наружу и навсегда исчезнуть.

Входная дверь начала медленно открываться. Сердце ушло в пятки. Даня воровато втянула голову в плечи, понимая, что уже не успевает оттолкнуть от себя буквально вжавшегося в ее тело Якова. К счастью, Шушу зашла не сразу. Она щебетала с кем-то в коридоре и, увлекшись разговором, протиснулась в дверной проем боком, не глядя, куда идет, и чувствительно задев косяк.

– Ой-ой, поцарапалась… Да, сейчас посмотрю. Далеко не убирайте. – Так и не повернувшись в сторону комнаты, Шушу устремилась обратно в коридор. – Дань, можно готовиться на выход! – донеслось снаружи.

«Фух…»

Мысленная расслабленность незамедлительно продублировалась реальным выдохом облегчения. Созданный ею поток воздуха пошевелил сцепленные лаком локоны на макушке Якова.

Даню шатнуло в сторону. На какое-то мгновение она почти привыкла к крепкой жесткой хватке, поэтому внезапная свобода застала ее врасплох.

«Знаю… – пробормотал Яков, всматриваясь в пол под ногами. – Знаю… Нужно заслужить…»