Желай, Рапунцель (СИ)

За спиной Дани появилась Дианочка. В лопатки уперлись настойчивые ладошки. У мулине-ручек, оказывается, все же имелось костяное основание.

– Что случилось? – Даня не препятствовала буксировке, хотя ей очень хотелось повернуться и щелкнуть усердной Дианочке по ее выпуклому лбу.

– Левицкому требуется ваше присутствие, – бросил Виктор. Он водил пальцем по экрану планшета.

– Но я и так здесь.

– В непосредственной близи. Сказал, что он должен вас видеть. А вы смотреть на него. Должны оценить, как он работает. Короче, менеджер Левицкого, стойте рядом, чтобы он мог вас видеть. Только, ради бога, не мешайте мне в процессе…

Глава 17. Босиком по стеклам

Надо было прихватить с собой две бутылки. Даня вытерла губы тыльной стороной ладони и с сожалением глянула на опустевшую емкость. За последние часы она выпила неимоверное количество воды и, судя по тому, что жажда до конца так и не была утолена, в ближайшее время вполне могла оставить живность какого-нибудь мелкого водоема без родного дома. Выхлебать всю воду – да раз плюнуть.

Во что же она вляпалась?

Это было испытание выдержки. Или характера?

Нет, все-таки выдержки.

Несколько невыносимо долгих часов она простояла в студии, раз за разом обливаясь холодным потом. Безбожиков, как одержимый, скакал у основания декораций, отдавая указания фотографам, ассистентам, старательной Дианочке («Бог мой, Дианочка, ты бестолочь!»). И сам же прикладывался к фотоаппарату. Шушу, прижимая к груди кисточки и палетки, нервно следила за его прыжками.

И только Якову все было нипочем. Он был в своей тарелке. В тонусе. В ударе. К его состоянию можно было подобрать еще сотню синонимичных конструкций, но ни одна не сумела бы правдиво описать то, что действительно творилось на скальной конструкции – сцене, которой он в тот момент единолично владел.

Ветер, который пускали вспомогательным прибором. Свет и тень. Фальшивая твердость скал посреди несуществующего морского простора. Яков играл каждой деталью. Декорации оставались красивым антуражем, главным же героем, без сомнения, был он. Блистал, сиял и выделялся.

Приводил в замешательство.

Тревожил чувства.

Обескураживал.

Соблазнял.

Даню вытащили на свет по его прихоти. И там она и вынуждена была оставаться – открытая и уязвимая.

Он сделал это нарочно.

Вокруг были люди – завороженные и очарованные. Смехотворно, что в реальности может существовать нечто такое, что лишает тебя рассудка. Нет,некто. Нелепо, что какое-то живое существо способно овладевать чужими эмоциями – стремительно и точно. За миг ввергнуть в пучину бессознательного обожания.

Наверное, это дар. Редкий до такой степени, что осознание его существования повергает в страх.

Даня не ощущала присутствия толпы. Не чувствовала прежней безопасности. Она стояла, как солдат на охранной позиции, – выпрямив спину, вытянув руки по бокам и вжав ладони в ноги. Старалась лишний раз не шевелиться, будто боясь, что невидимая глазу отрава, витающая в воздухе, заприметит ее присутствие и проникнет в тело. Лакомая и сладкая, словно исчезающий аромат. Флер, проскальзывающий по коже. Дымка, погружающая в тревожный сон.

Трепет.

Она смотрела на него. А он на нее.

Закрывать глаза было поздно. Память вырисовывала образ до мельчайшей детали.

Великолепная ловушка. Ее поймали.

Ее, Даниэлу Шацкую, злобную и расчетливую.

Не думающую ни о ком. Чудовище, дремлющее в высокой башне.

Уродливого монстра, заново собравшего себя из кривых мясных лоскутков, скрепленных равнодушием и амбициями.

«Меня всегда все устраивало. Не надо…»

Чудовище подняло голову. Кто-то настойчиво стучал в наглухо закрытые ставни высокой башни. Снаружи. Кто-то желал пробраться в обитель чудовища. А ведь оно само заперло себя там. Чтобы никому не навредить. И вот кто-то поднялся до вершины… Возможно, этот «кто-то» вскоре оставит чудовище одного. Еще чуть-чуть… И позволит вновь заснуть.

Тишина благословила чудовище на сон.

Все сдаются. Рано или поздно. Все они. И остается тишина. Как и сейчас…

Ставни распахнулись.

Проснись…

Пустая бутылка покатилась по полу лифта. Капли воды брызнули под ноги. Даня, отшатнувшись, ударилась спиной о зеркало, висящее на дальней стене кабины.

Воспоминания были слишком яркими. Последние часы в студии оказались сущим мучением. Никогда никто из присутствующих там не поймет, что на самом деле произошло.

Никто не осознает, что все были частью антуража. А существовали в те мгновения лишь двое. В своей реальности.