Серый густой туман окутывал Тайпей. Я шагал бодро, руки были в карманах черной джинсовой куртки. Рукава были слишком короткими, заканчивались в паре дюймов до моих запястий, а ткань была такой застиранной, что стала темно-серой. Но это была моя единственная куртка, и ее мне дала мама. Тогда она была велика, мама рассмеялась, когда я примерил куртку: рукава доставали до кончиков пальцев. Мама смогла купить ее дешевле.
— Ты дорастешь до нее, — сказала она и коснулась моей щеки.
Она так и не увидела меня в этой куртке. Она простыла, и простуда стала пневмонией. Мы не могли позволить больницу или лекарства, что могли бы спасти ей жизнь. В тринадцать я смотрел, как она умирает.
Я поежился и плотнее укутался в куртку.
«Встретимся в кабинете мамы, — написал мне Арун час назад. — Я переживаю за нее».
Арун был из семьи выдающихся ученых, и доктор Натарай поддерживала его пытливый ум с момента, когда он смог задавать научные вопросы. В восемнадцать он уже почти стал доктором по вирусологии в университете. Арун был гением. Он мыслил логически и никогда не переживал без причины.
Я зашагал быстрее.
Студенты на мотоциклах появлялись, словно призраки, из тумана газов. Я много раз ходил по этой дороге, обрамленной пальмами, чтобы встретиться с Аруном. Мы были друзьями с тех пор, как я встретил его в своем любимом киберкафе четыре года назад, он в тайне играл после школы. Огромная библиотека университета была в конце этой широкой дороги, но, как и пальмы, я ее не видел. Я мог с таким же успехом идти по пустыне, и в сером смоге проносились лишь призраки студентов на мотоциклах.
Как и все, я носил на лице маску. Но это не защищало глаза от жжения, в них словно бросали песок, каждый сдавленный вдох был на вкус как пепел и пыль. Горло было раздражено, его жгло. Воздух был неподвижным. Грязь никуда не девалась.
Я бежал во мгле к месту встречи, к зданию доктора Натарай. В последний миг я избежал столкновения с мотоциклом девушки с двумя длинными косами. Она удивленно вскрикнула, темные глаза расширились над ее ярко-розовой маской, звук был резким и неуместным, а потом она пропала из виду. Мы были глубоко на территории университета, шум дорог Тайпея был лишь тихим гулом вдали.
Мои черные ботинки погрязали во влажной траве, а потом оказались на бетоне, высокие арки здания появились передо мной, прямоугольные длинные и одинаковые окна над ними горели, как пустые глаза. Я тут же заметил ярко-рыжие волосы Аруна и широко улыбнулся, пока не увидел панику на его лице. Он бросился ко мне и схватил за руку. Что-то точно было не так.
— Я так и не смог связаться с мамой, — сказал Арун, пока тащил меня за собой, мы бежали к зданию. — Со вчерашнего вечера. Я пришел домой из лаборатории вчера поздно, не увидел ее утром. Она всегда отвечает на мои сообщения.
Мы помчались по фойе, арки вели в разные коридоры. Наши шаги отражались эхом по просторному помещению. Арун прижал ладонь к сканеру на стеклянном барьере и потащил меня дальше, когда дверь открылась.
Мы шагали через две каменные ступеньки сразу. Длинные коридоры этим вечером были пустыми. Многие уже ушли из-за завтрашнего фестиваля Цинмин, им нужно было добраться до могил родственников, чтобы провести ежегодную уборку. Воздух был спертым в душном здании, а со зловещей тишиной место казалось заброшенным. Мы остановились перед кабинетом доктора Натарай. Деревянная дверь была заперта, Арун постучал в нее.
— Ее дверь никогда не закрыта, тем более, не заперта, — сказал Арун. — А экран внутри, судя по звуку, включен.
Мы переглянулись, волоски на моих руках встали дыбом.
— Мам? — крикнул Арун и толкнул дверь плечом. Она громко загрохотала, звук разносился эхом по пустому коридору. — Помоги, — попросил он.
Мы досчитали до трех и бросились на дверь. Арун был коренастым, а я худым, но у нас было немного мышц. Дверь выглядела старой, была изначально здесь, она недовольно скрипела.
— Еще раз! — сказал я.
Мы снова ударились об нее, в этот раз раздался громкий треск. Мы ввалились в комнату.
Арун вскочил на ноги, я выпрямился.
— Мам! — он подбежал и опустился возле доктора Натарай, лежащей на полу у стола. Рядом с ней лежал лиловый шарф. Арун гладил ее щеки, убирал волосы с глаз. Но по одному взгляду на бледность ее кожи было все ясно. Ее теплая смуглая кожа была пепельно-серой, конечности лежали как у трупа, а не как у человека без сознания. — Нет! — взвыл Арун, прижимая ее к себе, укачивая ее. — Нет, мам! — он обхватил ее руку, тер пальцы, словно так мог вернуть ее.
От его горя в моем горле появился ком. Я опустился рядом с ним, схватил его за плечо. Я поискал пульс, Арун поднял кулак, словно хотел ударить меня или отбить руку. Я покачал головой, подтверждая то, что мы оба уже знали. Печаль и гнев нахлынули на меня, и вдруг я словно стал тринадцатилетним, снова одиноким, беспомощным, держащим тело матери в руках. Я тогда не хотел утешений. Я хотел избить мир.
Только не доктор Натарай. Не наша тетя.