Желание

— Нет. Обычно никогда. Это был первый раз. Плохо соображаю после вчерашней вечеринки.

Я пошел по комнату к черной футболке (дизайнерской), висевшей на одном из стульев, она вскинула руку, шагнула ближе и указала на мою обнаженную грудь. Я покраснел, но она не смотрела на мое лицо.

— Настоящая?

Татуировка, которую я сделал в память о маме — одна лилия калла — на левой части груди, над сердцем. Это был ее любимый цветок. Она водила меня на фестиваль лилий каждую весну в Янминьшань, чтобы восхититься морем белых цветов, окруженных темно-зелеными листьями. Эта традиция и земли, полные цветов, были утеряны после землетрясения и извержений на горе.

Что-то, что не могло остаться.

Я сделал татуировку несколько месяцев назад, в редком пьяном угаре, когда я узнал, что мне придется подружиться с Дайю. Арун сопровождал меня к лучшему татуировщику в Тайпее в два часа ночи, он сам был достаточно план, чтобы не возражать из-за своего выбора. Он не спрашивал причину.

Я коснулся татуировки пальцами, она была в белом порошке от карабканья.

— Настоящая, — татуировка будет со мной всю жизнь. Сколько она продлится. — Это… любимый цветок моей мамы.

Она кивнула и посмотрела мне в глаза. Хорошо, что румянец уже прошел.

— Я не знаю никого с настоящей татуировкой, — сказала она. — Никто из моих друзей меняется так, чтобы это осталось навек.

— Я был пьян, — я пересек комнату и схватил футболку, натянул через голову, а потом провел руками по коротким волосам. Я заплатил за татуировку деньгами за похищение. Ее похищение. — Это первая и, наверное, последняя.

— Красивая, — прошептала она. — Думаю, это мило, как ты близок с мамой. Она в Тайване?

Я прошел на кухню, кофе-машина как раз трижды пропищала. Моккачино ждал за стеклянной дверцей, на взбитых сливках была шоколадная стружка. Насыщенный аромат эспрессо и шоколада заполнил мой нос, когда я вытащил большую чашку.

— Нет. Она еще в Калифорнии. В Тайпее только я, — врать было просто. Но я это ненавидел.

Все это было ложью.

— Я редко вижу маму. Она живет в Гонконге, — сказала Дайю. — Она ненавидит моего отца.

— Плохо, — сказал я с кухни. — Ты скучаешь?

— Не сильно. Мы не очень близки.

Но только ее мама приняла звонок во время похищения Дайю, пока отец был недоступен. Близка ли она с отцом?

Я опустил моккачино на стол, закрывая свой МакФолд, тридцатидвухдюймовый ноутбук свернулся. Я все еще не привык к этому. От этого мой старый МакПлюс выглядел как нечто, выкопанное археологами. Я поднял ноутбук, что теперь был всего восемь дюймов в длину и полдюйма в толщину, и переставил на стойку.

— Садись.

Она в несколько решительных шагов добралась до стола, я невольно смотрел на длинные линии ее тела, плавные движения бедер. Она села на стул и подняла чашку в мою сторону, когда я присоединился.

— Счастливого Нового года, — сказала она и сделала глоток. — Вкусно.

Дайю с чашкой в руках разглядывала квартиру так же смело, как смотрела на мою голую грудь. Словно ей все это принадлежало. Властным взглядом, какой я никогда не видел у мэй, уверенность, которую я лишь изображал, но не ощущал. Мне было просто забыть, что Дайю была ю-девушкой, пока она была без костюма. Она источала уверенность так искренне, что это меня притягивало. Но если кто и был сочетанием всего, что воплощали ю, так это была дочь Цзинь.

Я не мог этого забыть.

— Хорошее место, — сказала она, глядя теперь на Тайпей внизу.

Город располагался в чаше, окруженной горами.

Это означало, что загрязнение здесь было особо сильным, застревало. Густой туман, висевший над городом, был там каждый день, пока тучи не пробивали его едким дождем. Я никогда не видел горы, а теперь за три недели в этой квартире узнал об их существовании только из андернета и увидел силуэт вдали.

— Вид — лучшая часть, — сказал я.

Она кивнула, а потом сделала глоток кофе и повернулась лицом ко мне.

— Да. Кроме коричневого тумана над городом, — она указала вдаль, а потом, словно прочитав мои мысли, сказала. — Там горы. Но я никогда раньше их не видела.

— Ах, — я сглотнул, боясь того, что могу случайно сказать. Я помнил наш разговор, когда я был ее похитителем. Но она этого не помнила. Груз этого был сильнее страха, что она вдруг вспомнит. Говорить с ней было неловко. — А в путешествиях…

Дайю издала печальный смешок.

— Отец много путешествует по делам. Но я никогда не была вне Тайпея, — она кивнула на мой костюм в стеклянном чехле в углу комнаты. — Он растит меня, чтобы я приняла его компанию. Я много времени провожу в корпорации, а не в поездках. Я в тайне надеюсь, что у него будет еще ребенок. И вся работа будет у этого ребенка.

Я был удивлен тому, как много она мне раскрыла, мы сидели мгновение в тишине, я постукивал пальцем по стеклянному столу.

— Так ты единственный ребенок? — спросил я, хоть и знал ответ.

Она кивнула.

— Наверное, вы близки?

Она печально улыбнулась. Это не затронуло ее глаза.

— Мой отец — сложный человек. Большую часть времени он относится ко мне, как к созданному продукту, в который нужно делать вложения.

Дайю смотрела в окно, пока я обдумывал ее слова. А потом я спросил: