Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

Если экспозиция в пинакотеке четко и недвусмысленно выказывает кураторскую позицию, сотворившую из истории одной живописной школы увлекательный роман с однозначно расставленными оценками, то в MAMbo просто развесили картинки покрасивее без какой бы то ни было явной экспозиционной логики. Выставка в ГМИИ вышла гораздо решительнее и эффективнее.

Зато возле MAMbo есть тихий сад со скульптурами и фонтанами. Постоянно перемещаясь из кипучего центра города к уравновешенным предместьям, я начал ценить в Болонье места уединения и пустоты. Их много, но до них еще нужно добраться.

Хотя, честно говоря, это, скорее всего, четверг сегодня такой. Даже внутри университетских кварталов – сплошная сонная элегия. И во время перерывов между парами тоже.

Это поначалу я решил, что все студенты сегодня учатся, но мне пришлось провести на университетских землях массу времени, а брат-студент все не прибывал и не прибывал. Хотя рекламные пакетики с конфетками (или леденцами?) M&M (акция сейчас маркетинговая, видимо, проходит) раздавали у выхода из аудиторий и на площади у Сан-Джовани-Маджоре точно так же, как все прошлые дни.

Только их сегодня брали почему-то менее охотно.

Возрасты городов

Есть какая-то важная для меня закономерность в том, что город схватывается на пике развития. Это, кстати, говорит о том, что у Москвы все еще в будущем (хотя мне от этого не легче – я-то этого не застану), а Пиза и Сиена, к примеру, оставляют нам автопортреты цивилизации на разных этапах своего развития.

Для меня эти автопортреты – чуть ли не самое интересное: точно так же еще в Венеции четыре года назад я искал аутентичные ландшафты, не тронутые современностью. И они там есть, особенно ночью и на периферии. Та самая донаполеоновская Венеция, которая до сих пор способна кружить голову. В России такую аутентичность и «верность конкретной эпохе» можно встретить, лишь спустившись в московское метро (все прочие метрополитены находятся уже на исторической территории моей собственной жизни): наша страна молода и величава, поэтому здесь ничего кроме индустриализации–коллективизации–оттепели–застоя в цельном виде не сохранилось.

Питер и города-страны «Золотого кольца» ведь не в счет?

С другой стороны, у нас еще слишком много «жизни». Мы во всех смыслах молоды и боевиты. Ведь если центр города каменеет – это хорошо лишь для туристов: жизнь из него автоматически уходит в пригороды, город оказывается оставлен на растерзание толпам чужаков.

Но в пригородах по определению ничего не происходит, кроме бытовухи, поэтому общественная и интеллектуальная жизнь замирает, несмотря на потоки интернационального люда, вымывающего из исторических центров остатки аутентичности.

Библиотека Архигимназия

Самая спокойная сегодня экспедиция сложилась в библиотеку Архигимназия, продолжившую тему утреннего медицинского музея восковых фигур своим анатомическим театром архитектора Антонио Паолуччи (Antonio Paolucci), выученика Болонской академии братьев Карраччи. Это на центральной площади, но чуть наискосок от Сан-Петронио, уже внутри Музейной улицы, – место, откуда, как я понял по экспликациям, есть и пошел Болонский университет.

Ненароком туда забрел уже в первый или во второй вечер, бесцельно блуждая по аркадам, а там почти классический двухэтажный дворик с арочными галереями 1562 года, все своды которого расписаны (геральдическими в основном) фресками – с десятками, если не с сотнями гербов, орденов и родовых знаков.

Просто заглянул в освещенный двор, ну и пошел вслед за праздным народом, поднялся на второй этаж, куда вели эффектные парадные лестницы, сплошь испещренные гротесками, и попал на встречу с каким-то итальянским писателем в зале Стабат Матер, названным так в честь Россини (привет, Пезаро!) – именно здесь 18 марта 1842 года прошла одна из премьер этого опуса под руководством Доницетти.

Через пару дней заглянул сюда еще раз, чтобы получше разглядеть росписи, а главное, за три евро сходить в самый первый европейский анатомический театр, полностью построенный в 1637 году из кипарисового дерева (лишь знаменитый падуанский в Палаццо дель Бо построен раньше – в 1523–1562 годах, но там я отметился пару лет назад) и скрипящий под ногами кипарисовыми досками.

Падуанский анатомический театр, впрочем, и эффектнее (овальной формы), и сохраннее – на выставке в фойе прямоугольного, болонского, показывают снимки бомбежки 1944 года, когда погибло большинство фресок и сгорел кипарисовый кабинет, откуда извлекли обгорелые статуи 12 самых знаменитых врачей прошлого. Они и теперь аутентичные, а вся прочая деревянная обшивка с панелями и рядами скамеек за изгородями с мощными балясинами – реконструкция. К сожалению.

Но весьма величественная и суггестивная: над прозекторским столом со столешницей неправильной формы из белого мрамора нависает деревянный ангел, а кафедру, с которой вещали преподы, поддерживают две фигуры «спеллати» – людей с полностью снятой кожей, так что видны все мышцы. Их в 1734 году сделали по рисунку Ercole Lelli.