Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

Если я все верно понял, Боэций, служивший сенатором и советником Теодориха (того самого, из Равенны, круг замкнулся), был обвинен в заговорах и интригах, черной зависти да белой магии, и казнен предположительно в этой самой церкви (ну или на этом месте, где позже церковь построили) – сразу же за мавзолеем Августина есть мраморная плита, инкрустированная мозаиками (на ней лежит бумажка с просьбой не наступать на святыню), фотография которой неоднократно встречалась мне в блогах истинных италофилов как место смерти Боэция.

Возможно, это место казни символическое, ибо по другой версии философствующего сенатора убили и похоронили в Кальвенцано. Давно дело было, теперь и не установишь, остаются только гипотезы, впрочем, как и во многих подобных паломнических точках, сложившихся чужим своеволием. Как бы там ни было, но «Утешение философией», повлиявшее на меня в юношестве примерно так же, как «Исповедь» Августина, написано в ожидании казни.

По разным источникам, Боэций ждал исполнения приговора один или два года.

Аврелий Августин тоже ведь скончался не в Павии, но в Африке, где есть его захоронение. В мраморном ларце в центре алтарной апсиды хранятся частицы мощей святого. Если так, то это весьма красивое и правильное место успокоения духа философа – символически лежать под символической могилой другого, более известного мыслителя, стоявшего у основ европейского самосознания и, помимо прочего, славного своим индивидуализмом, читай: гуманизмом. В Сан-Пьетро-ин-Чель-д’Оро, между прочим, даже туалет для паломников имеется. Причем первый раз встречаю такое: стеклянная дверь, ведущая к удобствам, через боковую капеллу выведена прямо в правый неф.

В базилике в основном пусто. Не в смысле народа (он табунится постоянно): стены пустые. Остатками романских примитивов на стенах не слишком дорожат: типа после того, как наполеоновские солдаты (недалеко от базилики видел мемориальную доску, посвященную Наполеону) устроили в церкви хлев и она обвалилась в первом пролете центрального нефа, ничто уже не должно оттенять ликующее светом мраморное великолепие арки Аврелия Августина, подсвеченной намеренно контрастными лампами. Разве что позолоченная мозаика в конхе центральной апсиды (ее восстановили в конце XIX века, тогда же и вырыли крипту).

Однако архитектурная драматургия базилики, восстановленной Анджело Савольди, рассчитана таким совершенным образом, что сусальное золото над мраморным ларцом замечается в последнюю очередь.

В вечной обители Боэция, саркофаг которого стоит прямо посредине крипты, как главная ее драгоценность, напротив, мрачно и будто бы сыро, так как необходимый градус суггестии задают полумрак и низкие своды, поддерживаемые рядами толстоногих колонн.

Сан-Пьетро-ин-Чель-д’Оро находится в относительно новых кварталах невысокой этажности (вокруг не только дома, но и особняки с ухоженными садами), недалеко от замка Висконти, главного обиталища нескольких городских музеев, от археологического до пинакотеки.

Особого настроения для культурной программы у меня сегодня не было, вот я и выбрал бесцельное кружение по Павии, сделав исключение для аккуратно расписанного интерьера небольшой церкви Санта-Мария-ди-Канепанова со странным недооформленным фасадом.

Правда, если у павийского Кафедрального собора весь долгострой, законсервированный еще на стадии готики, торчит по краям – в грубой, булыжной кладке капелл, контрфорсов и мертвых башенок, похожих на ссохшиеся мумии, – то фасад Санта-Мария-ди-Канепанова выглядит лицом старого пропойцы, испещренным каналами глубоких морщин. Глядя на него, я вспомнил портреты Одена в старости.

Если бы Оден был церковью, то выглядел бы так же: утомленный снаружи, он гармоничен и светел внутри, где есть один центральный центростремительный неф с неглубоким алтарем и фрески на белом фоне.

В Санта-Мария-ди-Канепанова вообще никого не было, так как Оден, как известно, мучительно переживал непоправимое какое-то одиночество.

Со стороны эта боковая церковь вообще казалась закрытой. Я толкнул дверь наудачу: в списке приоритетов, составленных накануне, она стояла на самом последнем месте – как едва ли не единственная церковь Павии, имеющая осмысленные, хотя и несколько декоративные росписи.

Прочие важные городские церкви, расхваливаемые коммивояжерами культурного туризма, имеют скупые каменные украшения – как и положено древним романским да лангобардским храмам, гордящимся мужеской сдержанностью. Но они раскиданы по городу, их надо искать, а уже начинает темнеть так скоропалительно, что скоро никакой резьбы не увидишь.

А еще же обратная дорога в Мантую. Выбрав ее, пограничную, более тяготеющую к Эмилии-Романье, чем к родному региону, в качестве штаб-квартиры, я, выходит, зашел в Ломбардию, где все стянуто к противоположному западному концу с фасадным магнитом Милана во лбу с тылов. Практически с изнанки.