Желание быть (СИ)

========== 1. ==========

Гарри не верит в любовь. И не потому, что мизантроп, а просто они слишком разные. Любовь — это волшебство, неловкое счастливое молчание, мурашки по коже, рожденные случайным прикосновением, и глупые тревоги бессонной ночью.

Гарри спит как убитый. Пьет по утрам крепкий чай, смотрит в будущее с твердостью и волшебства ему не хочется. В волшебстве нет ничего хорошего — наоборот, оно отнимает друзей, смысл жизни, выворачивает наизнанку, заставляя терять, бежать в страхе, сдавать позиции одну за одной.

«Женись», — треплет за воротник разменянный третий десяток.

«Семья», — вещает колонка домашнего психолога в «Мэйл», — «ваш щит от ударов судьбы».

Гарри не понимает, зачем нужна семья, если у него есть старый мотоцикл Сириуса. Железный конь не хочет «поговорить», не требует проводить с ним больше времени и не ругается на то, что Гарри одет в рваную байкерскую куртку, хоть их и видят вместе.

— Свобода — наркотик, — беззлобно тянет Люпин в те редкие дни, когда заглядывает в гости. — Слишком большая доза убьет тебя.

Покорность судьбе растворяется в его словах, как лимонный сок, выжатый из узкой прозрачной дольки, в чашке с чаем. И заварка светлеет вместе с печалью Люпина — ему-то уже никогда не побыть свободным. Не ощутить какого это — спать без сновидений. Счастливую жизнь он похоронил вместе с Тонкс и теперь просто доживает свою. Смириться и плыть по течению — это не слабость, лишь способ выжить.

Гарри осознает это спустя много дней битвы за Хогвартс, уже после погребения Рона, Фреда и остальных. Сначала он убивается, клянет злую судьбу и винит себя, что не спас. А потом понимает, что не может… Не хочет уйти следом, опустить руки и поставить на своей жизни крест. Похоронить себя заживо кажется правильным, но оказывается слишком тяжело, и Поттер идет другим путем. Он «отливает» себя заново, переплавляя обломки страхов и отчаяния в новую форму, запрещает погибшим друзьям сниться, запаивает и шлифует швы в своей непроницаемой, непробиваемой оболочке, создавая идеальную броню без единой трещины. Берет под контроль свою жизнь, свои эмоции и чувства. Отныне сомнения и тревоги обходят его стороной, потому что защита идеальна — чувствам, способным разворошить душу, пронзить сердце, причиняя боль, не за что «зацепиться». И любовь — не исключение.

Камень в душе, лед в глазах, желчь в словах — идеал свободы.

Гермиона говорит, что имела ввиду совсем не это, когда призывала «не жить прошлым и двигаться дальше». Но не чувствовать оказывается проще, чем можно представить.

***

Среда начинается всегда одинаково — с яркого рассветного солнца, бьющего в глаза, безжалостно отвешивающего пощечины, требующего «вставай».

…Крак… Мерзкий звук, будто кто-то раздавил яичную скорлупу. Гарри морщится и пытается прикрыть лицо ладонью. Обычно он спит до двенадцати, но среда — исключение.

Малфой бросает на корчащегося героя злорадный взгляд и отодвигает вторую штору.

— Вставай, сколько можно валяться.

Ответ готов давным-давно:

— Не хочешь ждать, катись отсюда. Как ты вообще тут очутился?

Малфой не катится, только смотрит как на помешанного.

— У меня ключ, — нарочито медленно поясняет, будто разговаривает с пьяным. Снимает серое шерстяное пальто и аккуратно вешает его в шкаф на вешалку. — Пошевеливайся, Поттер.

К тому времени, как Гарри вылезает из душа и, замотав бедра пушистым бежевым полотенцем, заваливается на кухню, Малфой успевает сделать чай и тосты. Магия в этом доме под запретом.

Первое время Драко часто пытается сострить, мол, сказывается детская психологическая травма, когда в неокрепшее детское сознание Дурсли вколотили: волшебство — уродство, но Гарри лишь пожимает плечами. Насмешки Малфоя больше не возымеют над ним никакого эффекта, и тому остается только скрипеть зубами и учиться делать повседневные вещи без помощи волшебной палочки. В школе от Малфоя было не продохнуть, но теперь игра идет в другие ворота.

— Оденься. Думаешь, это верх блаженства — смотреть на твой голый торс?

— Зачем? Тебе не нравится? — Довольно осклабившись, Гарри падает на стул, прижимается щекой к гладкой стеклянной столешнице и кособоко улыбается своему отражению на мутной поверхности. — Ты же все еще меня любишь?

Драко бросает равнодушный взгляд и снова отворачивается, сосредоточившись на скворчащей яичнице.

— Люблю.

— А я тебя нет, — со злорадством удовольствием замечает Гарри и ловит еще один мимолетный взгляд.

— Я знаю.

— Тогда для чего приходишь? На что надеешься? Зачем эти отговорки про героя?

— А для того, — Малфой протирает кухонным полотенцем тарелку и довольно щурится, — чтобы мы не чувствовали себя идиотами.

***