не было доказательств, что они существуют на горизонте, кроме старых изображений
Тайпея. Солнце висело между ними, яркое и яростное. Пылающее. Я прищурился,
повернул голову, а солнце поднялось между вершин и забралось, как божество, как
небеса, что стали насыщенно синими вокруг него.
Тайпей раскинулся под небом, было всего несколько небоскребов, никаких
воздушных машин, его окрашивали в цвета солнце и небо. Вместо покрова из коричневого
и серого. Было больно видеть это, видеть, каким все должно быть.
- Синие небеса, - прошептал я.
Дайю сжала мою руку.
- Я все думала о нашем разговоре в твоем саду.
Я провел большим пальцем по ее костяшкам, не зная, как ответить.
- Впервые увидев здесь этот материал, - продолжила она, - я задалась вопросом,
почему мы упустили это.
По глупости. Из жадности. Высокомерия.
- Думаю, я даже чувствую тепло солнца.
- Так и есть, - она повернулась ко мне и улыбнулась. – Я сделала так, чтобы здесь
можно было все ощутить.
- Невероятно.
Она снова использовала Ладонь, сцена постепенно менялась перед нашими глазами.
Сначала туман раннего утра закрывал пейзаж, но солнце становилось ярче, туман
рассеялся и открыл деревья на горах, они были гуще и зеленее, чем я видел. Я узнал чащи
Янминьшань, они сменились морем лилий калла с их белыми бутонами. Съемка была с
воздуха, была старой. Холодный ветерок дул мне в лицо, когда камера показывала
панораму, фермеры шли среди бесконечных цветов, все были в шляпах от солнца. То, что
я видел, кода приезжал с мамой, было жалким подобием этого, цвета были тусклыми,
пространство – ограниченным. Но это все равно было красиво, и было приятно ходить
среди цветов, держа маму за руку.
Эти цвета после стольких лет ранили мне глаза, словно мое зрение не привыкло к
таким чистым краскам. К такой яркости. Это отличалось от блеска неоновых огней, к
которому я привык. Фигурка махала вдали, окруженная лилиями, и камера приблизилась.
Девочка смотрела наверх, сияла и сжимала в кулачке букет, придерживала край панамки
другой рукой. Она указала цветами на камеру в небе, и ее мама подошла сзади, смеясь, и
опустила ладонь на плечо дочери. Они махали вместе, улыбаясь камере, а та поднялась
выше, пока они не стали точками на поле цветов, а потом камера показала горизонт,
который пересекали горы.
Ком встал в моем горле, я проглотил его, ветерок ласкал мои щеки. Я мог почти
ощущать запах земли, гор и хвои. Я скучал по этому с тех пор, как оставил дом в
Янминьшань. Изображение замерло и угасло на экране, пока он не стал белым. Мы с
Дайю лежали в тускло освещенном театре. Неподвижном. Отделенном от мира.
- Я сделала это для тебя, - сказала Дайю тихим голосом после долгой паузы.
- Но как ты…
- Я провела очень много времени, пытаясь понять тебя. Твои мотивы, - сказала она. –
Пытаясь разгадать тебя, - она выдохнула. – Ты ничего не говорил, когда похитил меня.
Я невольно отдернул руку, мы смотрели короткие фильмы, держась за руки. Кровь
прилила к моей голове, на миг наполнив уши шумом.
- К твоему дому было долго идти, - продолжила она. – Два часа и двадцать семь
минут, если точнее, согласно моему костюму.
- Твоему костюму? – рассеянно повторил я.
- Я ничего не вспоминала, Джейсон. И все еще не помню, - она повернулась на бок,
придвинулась ближе, и я ощутил ее чистый запах, аромат клубничного шампуня. Я всеми
силами запрещал себе отпрянуть. Я не знал, был ли готов к тому, что она собиралась
рассказать мне. Я не знал, что она скажет. К чему она клонила? – Эффект от стирания
памяти держится, - продолжила она, - но мой отец использовал меня, чтобы проверить
новое приложение без моего ведома. Мой костюм записал похищение. У нас была
картинка, когда я была в шлеме, и запись голоса за все время. Камера работала не лучшим
образом, так что все было размытым. Но запись голоса была кристально ясной.
Я вдыхал и выдыхал, осознавая это. Так Цзинь создал ту фотографию меня.
- Я бы не узнала, если бы один из его прихвостней не пришел ко мне с тем
изображением тебя. Когда твои волосы были длиннее и выкрашены в светлый, - она
говорила с точкой за мной, не смотрела мне в глаза. – Он спрашивал, не узнаю ли я парня
на фотографии. Не могу ли хоть что-нибудь ему рассказать, если задуматься, - она издала
насмешливый звук. – Он выдал себя, как плохой шахматист, долго глядящий на фигуры,
которыми собирается ходить. Отец сказал мне, что я упала в обморок вечером на рынке,
хотя я никогда в жизни не теряла сознание. Я не смогла задать больше вопросов. Трех
моих телохранителей заменили. Моя подруга Мари, которая была со мной в ту ночь,
говорила мне то же, что и мой отец, - она замолчала. – Но она отдалилась от меня, и я
видела страх в ее глазах.
Я лежал на спине, смотрел на купол потолка и молчал.
- У меня возникли подозрения, - сказала она. – Отец оставил МакФолд открытым