Желание одержимого. Невроз навязчивости в лакановской теории

Тревога эта несомненно обязана тому, что чистота этого желания не означает так называемой «нейтральности аналитика», за призраком которой безуспешно гнались еще фрейдистские специалисты. Очевидно, что желание аналитика не безгрешно с точки зрения аффекта: ему тоже присущ соблазн показать свою позицию в отношении наслаждения, от чего последователи Лакана почему-то в определенный момент начали предостерегать – как будто желание аналитика, даже будучи чем-то особым, не является тем не менее желанием со всеми присущими ему признаками в виде нехватки. Эта удивительная ситуация непризнания реальности аналитической тревоги должна найти какое-то разрешение, потому что она явным образом заводит психоаналитиков в теоретический тупик.

В ситуации, где неврозу навязчивости Лакан из всего своего наследия напрямую уделяет совсем немного времени, существует возможность не только развить его положения, но и сделать вывод о том, насколько близка ситуация навязчивости делу анализа в целом. В обсессии заключено содержание, которое впоследствии может быть плодотворно наложено на лакановскую систему с тем чтобы показать, каким образом она предлагает анализ, адресованный субъекту, имеющему не просто страдание симптоматическое, но страдание, которое Жак-Ален Миллер правильно определяет как тупик на уровне структурного устройства субъектности в целом. То есть анализ, по существу – и Лакан выводит его на эти рубежи – должен быть предназначен для работы не с симптомом, а собственно с позицией субъекта навязчивости в отношении наслаждения и знания. Для такого рода работы в лакановском тексте находятся все основания. При этом необходимо произвести определенную теоретическую работу, которая позволила бы их выявить и положить в основание анализа в целом. Для такого рода работы есть все предпосылки, и, если она не производится, это означает, что в самой аналитической практике здесь наличествует тревога и сопротивление. Аналитик в целом не бежит невроза навязчивости, но то, что Альтюссер называл теоретической практикой, устроено в его работе так, что данный невроз не выходит в ней на первый план.

Известно, что чем более спорное место профессия аналитика занимает в современном мире, тем более сильное давление она претерпевает как со стороны государственных структур, так и со стороны амбиций самих аналитиков, которые не могут избежать того, что прочитывается ими как требование. Именно это является наиболее слабым местом аналитической практики, поскольку известно, что требование звучит тем сильнее, чем более поврежденный субъект за ним стоит. Именно это толкает анализ в работу с субъектами, чье состояние выступает как наиболее нарушенное: они могут быть отмечены психозом или аутичны, и само их предположительное страдание дает специалисту опору, устраняя аналитическую тревогу, связанную с тем, что аналитик ощущает себя не занятым делом – другим словами, безработным. Устранить связанное с этим состоянием напряжение можно только включившись в проработку наиболее заметных случаев – так и появляется аналитическое стремление работать на переднем крае психопатологии, добиваясь успеха или, по крайней мере, участвуя в разрешении характерных для нее проблем. При этом невротик навязчивости остается фигурой крайне скромной, не выдвигающей к аналитику никаких требований и не предъявляющей никакой означающей стигмы. Бытие невротика навязчивости не помечено означающим симптома в принципе. Такого рода невротики не представляют собой яркую нозологическую группу, как аутичные или, гораздо ранее, истеричные субъекты – момент, который поначалу ускользнул от Фрейда, но впоследствии раскрылся для него со стороны совершенно новой. Навязчивый симптом, даже доставляя разнообразные неудобства невротику, не помечает своего носителя как субъекта нехватки, требующей специального и профильного внимания. Именно по данной причине тем настоятельнее работа с его случаем, поскольку она ставит аналитика в ту позицию, которая пристала ему со стороны этической – там, где анализ является деятельностью, не представляющей для аналитика никакого интереса со стороны ответа на требование. Если психоанализ как практика начинается с деятельности, отмеченной сомнительностью особого рода – с работы с истеричками, которые попали в медицинский оборот из-за любопытства врачебных, а после и аналитических светил к их симптому, – то обсессивный невротик приходит в анализ совершенно добровольно, но в то же самое время не демонстрируя никакого грубого страдания и довольствуясь исключительно вниманием со стороны аналитика к своему бытию как таковому.