Желание одержимого. Невроз навязчивости в лакановской теории

По этой причине лакановское вмешательство не сводится, как порой считают, к снятию акцента с инстанции Я и переносу внимания на бессознательное, получившее таким образом статус новой структурированной осмысленности. Смысл лакановского обращения к Декарту в ином – лакановская психоаналитическая пропедевтика показывает, что грамматика картезианского заявления создает в субъекте зону новой тревоги. Именно картезианская программа ответственна за появление бессознательного в известном нам сегодня облике. Картезианское Я, в отличие от того, что о нем думают, само по себе бессознательно – во всяком случае, бессознательны все основные последствия его самоутверждения. Тревога, которую в европейском субъекте пробудило его же собственное, произнесенное устами Декарта, высказывание, пошла на образование бессознательного, определив его структуру и сделав шаг в сторону создания предпосылки для того, что в аналитической оптике в дальнейшем получит наименование «симптома».

Подобный взгляд противоречит воззрениям философской современности и позволяет разорвать с представлением, окружающим фрейдовский анализ и полагающим, что бессознательное является чем-то сродни мифу, родовому преданию, пришедшему к нам из досовременных обществ и якобы заглушенному самоуверенной картезианской речью. Речь эта у Лакана перестает выступать неким заблуждением, морок которого необходимо с себя сбросить – мнение, к которому часто склоняются самые разнообразные интеллектуальные движения ближайшей современности, критикующие картезианство как историческое недоразумение, которое можно подвергнуть коррекции в том числе с помощью упора на ту или иную концепцию бессознательного. Вопреки этому, прибегнув к каламбуру можно сказать, что Декарт, думая, что создает сознательного субъекта, создал субъекта бессознательного как субъекта желания, устроенного совершено особым образом.

Все это резко меняет привычную оптику – в том числе и ту, с точки зрения которой философы и критики современного общества рассматривали, использовали и популяризировали учение о бессознательном. Увидеть ограниченность этого использования – означает приступить к созданию другого подхода и другого дискурса, который задействует психоаналитическую мысль в ее наиболее неразработанных после Фрейда аспектах. В первую очередь это касается феномена невротизации, поскольку мысль промарксисткой направленности уже выразила свое мнение о происхождении этих состояний. Типичное объяснение у всех на слуху и сводится к повреждающему влиянию общества капиталистического производства и потребления, которое приводит к нарастанию изолированности индивида, росту тревоги и развитию внутреннего конфликта. В этой оптике психоанализ предстает паллиативным подходом, который не только ничего не способен поделать в отношении этого положения, но и со своей стороны усиливает его тем, что подкрепляет изоляцию посредством индивидуальной работы и аналитического сеттинга, воспроизводящего отчужденные отношения меркантильного общества.

Слабейший пункт этой рабочей гипотезы, которую, как правило, рассматривают как нечто аксиоматическое, состоит в локализации места тревоги. По существу, даваемое философами объяснение ее происхождения оказывается внепсихоаналитическим. Приписывать причину тревоги внешним обстоятельствам, – какими бы могущественными и фатальными они ни были, – означает выпадать из мира понятий, созданного Фрейдом, в котором источником тревоги должно являться нечто внутреннее. При этом, говоря о «внутренних источниках», Фрейд не исходил из наивно-метафизического посыла. Тексты Фрейда нельзя рассматривать и критиковать с точки зрения деконструкции оппозиции «внутреннего и внешнего» – их склад задан дискурсивностью иного порядка и должен получать толкование в соответствии именно с ним. Другими словами, в этих текстах нет ничего наивного или самоочевидного.

Отсутствие самоочевидности подтверждается тем фактом, что фрейдовский текст может получить толкование лишь ретроактивным образом, задним числом. Именно в этом и состоял смысл лакановского вмешательства: речь не о том, что Лакан монополизирует Фрейда, поняв его единственно правильным образом. Обращение Лакана является восполнением Фрейда там, где происхождение интересующего Фрейда предмета – бессознательного – уходит корнями в область, о которой сам Фрейд не мог в то время поставить вопрос, но которая является оправданием избранной им эвристической стилистики.

Область эта находится в ведомстве философии, но при этом выскальзывает из ее дисциплинарности, поскольку философский подход состоит в разыскании, анализе и оценке различных истинностных способов высказывания о сущем. Психоанализ же подходит к этому с иной стороны – для него это область неотвратимых последствий некоторых из сделанных в философском дискурсе высказываний, само озвучивание которых необратимо изменило конфигурацию и параметры субъективности.