Желание убивать. Как мыслят и действуют самые жестокие люди

Эмоциональная стабильность Рисселла поразила меня еще во время первичного ознакомления с материалами по делу и записями его бесед с Дугласом и Ресслером. Рисселл очень отличался от остальных тридцати пяти убийц, которых мы интервьюировали в рамках нашего исследования. Он говорил четко и основывался на фактах. В отличие от большинства убийц, которые обычно украшали свои воспоминания фантастическими подробностями, Рисселл необычно сухо рассказывал о своем воспитании и возникновении интереса к насилию в раннем возрасте. Фантазии не формировали его характер — напротив, он создавал фантазии, наилучшим образом соответствовавшие его характеру. Казалось, что определяющим в нем является чувство контроля. Первые преступления Рисселла обычно случались, когда ему казалось, что этому контролю что-то угрожает, и именно этим он и объяснял свои все более и более агрессивные реакции.

Первый тревожный сигнал прозвучал, когда Рисселлу было всего девять лет. Директор школы застал его и еще троих мальчиков за написанием нецензурных слов на тротуаре. Это был незначительный проступок, который можно было бы оставить без внимания как типичный для этого возраста. Но, судя по всему, в случае Рисселла он положил начало эскалации его гнева. Год спустя его агрессия снова вырвалась наружу. Он выстрелил из духового ружья в своего кузена, за что был тут же жестоко избит его приемным отцом, отставным военным. По словам Рисселла, в их доме это было обычным видом наказания. Его мать без объяснения причин надолго отлучалась из дома, и дети сами заботились о себе. Это лишь усугубляло и без того непрочные отношения между матерью и детьми.

Приемный отец Рисселла придерживался не менее неоднозначного подхода к воспитанию детей. Это был грубый и непредсказуемый человек: порой он задаривал своих пасынков подарками, а порой жестоко наказывал их просто ради поддержания в доме казарменной дисциплины. Но конфликты с отчимом продолжались недолго. Когда Рисселлу было двенадцать, его мать развелась во второй раз и снова сорвала детей с места — на сей раз ради переезда в Виргинию. По словам Рисселла, тяжелые отношения с приемным отцом и отсутствие в семье мужчины, который мог бы служить образцом для подражания, были главными стрессогенными факторами в его жизни.

В Виргинии Рисселл начал угонять машины, принимать наркотики и взламывать чужие дома. В возрасте тринадцати лет его задержали за вождение без прав. Через год ему предъявили обвинения в изнасиловании и ограблении соседки. Это случилось, когда однажды поздно вечером он, пьяный и обкуренный, вернулся с вечеринки. Рисселл пытался заснуть, но, как он выразился, «чертовски возбудился» от фантазий об изнасиловании двадцатипятилетней соседки с верхнего этажа. В конце концов он решил, что желание пересилило, натянул на голову чулок, взобрался по пожарной лестнице и проник в гостиную соседки через балконную дверь. Угрожая ножом, он изнасиловал ее. Примерно в семь утра мать разбудила его и сказала, что в квартире этажом выше произошло изнасилование. Подобно многим серийным преступникам, Рисселл сразу же подключился к расследованию. Он поговорил с полицейскими, рассказал им наспех сочиненную историю о том, как прошлой ночью он подрался с неизвестным бродягой, предположив, что это и был тот, кого они ищут. Подобная ненужная и нелепая ложь была еще одним примером сильного увлечения Рисселла фантазиями.

Однако следствие во всем этом разобралось. Узнав, что у Рисселла нет реального алиби, детективы включили его в состав подозреваемых. А потом оказалось, что его отпечатки пальцев и образцы волос совпали с уликами, оставленными на месте преступления. Через три недели его арестовали. После заседания суда Рисселл возмущался по поводу женщины-судьи, которая, как ему казалось, неправомерно признала его виновным. И все из-за того, что он покраснел, когда пострадавшая рассказывала об изнасиловании. «Эта чертова сука упекла меня безосновательно», — жаловался он.

Наказание отнюдь не удержало Рисселла от дальнейших преступлений. Напротив, оно послужило катализатором его будущих вспышек насилия. Как сказал он сам: «Эта баба-судья отправила меня на психиатрическую экспертизу. Вот тут-то я и обозлился на власть. Никто не может указывать мне, что, как и когда я должен делать».

Эта изворотливость была элементом привычной для Рисселла модели поведения — обвинять в своих поступках других. А поскольку судебный вердикт исходил от женщины, он решил, что вправе искать отмщения в дальнейших актах насилия. Более того: он посчитал себя пострадавшим. В его понимании насилие над женщинами было своего рода восстановлением порядка. Это был его способ все исправить.