Желание убивать. Как мыслят и действуют самые жестокие люди

Для начала я попросила Уоллеса рассказать про свое детство. Он заговорил скучным тоном человека, которому совершенно неинтересно в очередной раз пересказывать давно известную историю. Он поведал, что рос в доме без водопровода и электричества. Воду брали из колодца, а вместо туалета были ночные горшки, опорожнение которых входило в его домашние обязанности. Уоллес любил свою прабабушку, но та не ладила с его матерью. Они регулярно ссорились, обычно поздним вечером, когда мать возвращалась с работы на швейной фабрике. Уоллес охарактеризовал ее как очень требовательную, вспыльчивую и скорую на расправу. Она била его с того момента, как он только начал ходить, как правило, за самые обычные детские провинности. Вдобавок она часто кричала на сына и говорила ему, что лучше бы он не появлялся на свет. Такое воспитание вселило в Уоллеса глубоко укорененный страх, который оставался с ним, даже когда он вырос в двухметрового детину.

— Я до смерти боялся. Боялся, что она возьмет да и убьет меня.

— Но зачем ей было убивать тебя?

— Она била меня просто зверски. А однажды накинулась на меня с кухонным ножом. Я увернулся, и она кусок стены оттяпала. Моя мать не была эмоциональным, любящим человеком. Фактически никакой любви не выказывала.

— Расскажи про свою сестру.

Его тон заметно смягчился, когда он заговорил об Ивонн. Это было совсем не похоже на подчеркнутое безразличие, с которым он рассказывал о матери.

— Я всегда очень любил сестру и многое взял от нее. В детстве она присматривала за мной и старалась помогать как могла.

Мне всегда было интересно, каким был мой отец, и вообще — кто он. Я как-то видел его фотографию и спросил мать про него, а она сказала, что он был учителем в ее школе. Однажды он нам позвонил и должен был приехать повидаться со мной. Ради этого я в школу не пошел. Ждал-ждал, каждую проезжающую машину высматривал, а он так и не появился.

Я спросила Уоллеса, были ли в его жизни примеры для подражания. Мужчины, на которых ему хотелось бы равняться.

— У матери был дружок, который мне нравился. Но я знал, что он мне не отец, и примером для подражания он не был. Он был женат, а с матерью просто развлекался.

В рассказе Уоллеса о детстве не было ничего удивительного. Оно соответствовало распространенному шаблону, выявленному в ходе наших исследований: мать-одиночка, тяжелое детство, отсутствие ролевых моделей мужского пола. Уоллесу хотя бы повезло с сестрой и прабабушкой, но привязанности к ним было недостаточно.

Фантазии начали доминировать в его внутреннем мире после того, как учеником начальных классов он стал очевидцем группового изнасилования.

— Это был твой первый сексуальный опыт? — спросила я. — Что тебе в этом запомнилось?

— Нет… — нерешительно протянул Уоллес, подался вперед и пристально посмотрел на меня. Затем он рассказал, что в их компании всегда что-то происходило: «драки, стрельба, поножовщина, все такое». Он вспомнил, что впервые занимался сексом в восемь или девять лет; правда, девочка была в подростковом возрасте.

— Я думал, что влип. Видел, как ее лупит мать. А потом ее мать пошла к моей матери рассказать, что было между нами. Я боялся, что мне сейчас тоже врежут. А сестра и мать стали смеяться и подначивать, дескать, мог бы выбрать кого-нибудь и посимпатичнее. Достали меня этими подначками.

Вскоре после этого Уоллес и стал очевидцем группового изнасилования.

— Мы все пошли смотреть футбольный матч старшеклассников. После игры за этой Буш увязалось несколько парней, и мы с другом пошли следом за ними. Смотрим, а они ее подвесили за руки и насилуют. А она еще все время говорила: «Постойте, постойте».

— Ты часто об этом вспоминал? Это приходило тебе в голову во время твоих преступлений?

— Ну да, я думал, что так было бы идеально, — улыбнулся он.

Я отметила, что Уоллес использовал слово «идеально» для описания унижения и господства над этой девочкой. Ему было явно приятно вспоминать об этом. И похоже, что этот эпизод стал топливом для его фантазий.

— На следующий день я узнал, что двоих пацанов задержали за это изнасилование, — продолжил Уоллес. — Меня еще больше возбудило, что у них возникли проблемы с законом. Мне тоже захотелось кого-нибудь связать и изнасиловать. И все из-за этих парней.

Я дополнила свои записи заметкой о том, что это изнасилование открыло Уоллесу новые возможности. Он увидел в нем инструмент воссоздания травмирующих событий своего детства. Только на сей раз главным будет он. Его влекло ощущение контроля.

По ходу этой части разговора уверенность Уоллеса в себе заметно возрастала. Он вовсе не был агрессивным, но демонстрировал признаки чего-то похожего на гордость, как будто погрузился в воспоминания и вернулся к давно знакомым удовольствиям. Было похоже, что он делится с нами чем-то глубоко личным. По поведению это было почти незаметно, но для Уоллеса с его очень развитой визуальной памятью детальные описания событий прошлого становились едва ли не священнодействием. Казалось, он впускает нас в свой внутренний мир.