Желание убивать. Как мыслят и действуют самые жестокие люди

— Сказал ей, что хочу анальный секс, а она мне: «Ах вот, значит, какими вещами ты увлекаешься?» Это меня взбесило. А после секса она потребовала денег, а у меня их не было вообще. Мы подрались, и я забил ее до смерти. Вывез на своей машине на пустырь у железнодорожных путей и выбросил там.

Тело убитой нашли через пару дней.

С каждым новым преступлением Уоллес становился все увереннее в себе. Тем более что ему без особых усилий удавалось избегать серьезных подозрений со стороны полицейских. Уоллесу стало казаться, что он неуязвим и ему сойдет с рук все что угодно.

— Единственной проблемой была жизнь у матери, — сказал Уоллес, немного напрягшись. — Дошло до того, что мне пришлось отдельный телефон себе поставить. Мне было двадцать пять, а она третировала меня, как пятнадцатилетнего. Ей не нравились женщины, которых я приводил. Сделала себе дубликат ключей от моей машины. Дураком меня обзывала.

— А в какие моменты ты терял контроль над собой? — спросил Ресслер.

— С каждой по-разному, — ответил Уоллес. — Вот с Шоной мы сидели и час просто разговаривали, потом обнимались-целовались, а потом появился этот монстр. На Джампер я набросился, как только к ней вошел. Бац, и все. Я и не думал, что с ней так будет. Буком просто дома оказалась не вовремя. В общем, напороться мог кто угодно.

— Ну а что по поводу ярости, злобы, неприязни? Последнюю жертву ты ударил ножом тридцать восемь раз.

— Это появилось уже позже. До убийств я много раз насиловал проституток, и у меня было много всяких разных женщин. Это тогда я понял, что мне больше нравится секс по принуждению.

— Позволь спросить тебя об одной очень важной вещи. Все жертвы, кроме одной, были твоими знакомыми. Почему ты их выбирал на роль жертв?

— Это у меня характер такой, люди мне верили.

— Понятно. Но все же, почему именно знакомые? — настаивал Ресслер.

— В них что-то было такое, что связывало меня с моим прошлым: матерью, сестрой, женой. С незнакомым человеком не получилось бы ничего, — ответил Уоллес.

* * *

После короткого перерыва я решила применить другой подход — взяла пачку бумаги и цветные карандаши и попросила Уоллеса нарисовать его убийства. Он согласно кивнул. Дальнейших объяснений не потребовалось. Уоллес тут же принялся рисовать человечков, изображавших его излюбленные удушающие захваты, а потом в такой же бесхитростной манере стал рисовать свои изнасилования, убийства и дома, в которые проникал.

Схематизм рисунков указывал на его полную отрешенность. О том же говорила и глубокая сосредоточенность, с которой он переносил свои воспоминания на бумагу. Все свидетельствовало о том, что Уоллесу был важен не акт насилия как таковой. Истинное наслаждение он черпал в воспоминаниях о своих преступлениях, которые бесконечно крутились в его голове во всех ужасающих подробностях.

Он совершал убийства ради воспоминаний о них. Для Уоллеса это было средством обретения и поддержания эмоциональных связей, создавать которые какими-либо иными способами у него не получалось.

Посмотрев на один из рисунков, Ресслер сказал Уоллесу:

— Это похоже на вид сверху.

— Да, так я это и ощущал, — кивнул Уоллес. — Как будто наблюдаю со стороны. Кружу в воздухе и наблюдаю. Иногда такое чувство сохранялось еще несколько часов после убийства. Поэтому-то я и возвращался на места преступлений.

— А мог бы остановиться, если бы захотел? — спросила я.

— Нет, — покачал головой Уоллес. — Как только прикоснулся, все, попал. Мог что-нибудь такое подумать, но это было не в моей власти.

— А как ты понимаешь то, что творил? — спросила я. Пока мы не вполне улавливали, что он пытается нам объяснить.

Уоллес помедлил.

— Ну, как будто внутри меня два человека. Один злой, и он способен на все. А другой хороший, надежный. Он как будто покрывает того, другого, старается смягчить его злобную, агрессивную, вспыльчивую сущность.

Такое объяснение показалось мне очень интересным. Оно выбивалось из общей тенденции, характерной для серийных убийц, и позволяло сделать два серьезных вывода. Во-первых, это наглядно показывало, что дуализация может быть реакцией на трудное детство. А во-вторых, эти две параллельно существующие идентичности свидетельствовали о разобщенности Уоллеса с окружающим миром. Мы и прежде встречались с примерами дуализации — например, Кемпер говорил о своих плохих и хороших сторонах. Но в случае Уоллеса важное различие состояло в том, что он полностью осознавал такое расщепление. Подобная наблюдательность редко встречается у серийных убийц.

— О чем ты думал, выходя из дому вечером? У тебя был план?