"Желаний своевольный рой". Эротическая литература на французском языке. XV-XXI вв.

Никакие вуали наших педанток не помешали мне увидеть, как зарделись их хорошенькие личики. Нирсе же и вовсе зажмурилась и не открывала свои прекрасные глаза на протяжении всего урока; ее высоко вздымавшаяся грудь, казалось, с возмущением отталкивала образ, тревоживший ум девушки. «Приятно видеть спокойствие, царящее в нашем сообществе при виде наготы, — удовлетворенно воскликнула фройляйн Фишер. — Никто нисколько не удивился и ни капли не смутился. Но это не невозмутимость художника, взирающего на обнаженного натурщика; это обдуманная философская сдержанность, присущая собранию мудрецов. Вот так, воспарив над материей, мы приближаемся к постижению высших знаний». Затем председательница возобновила глумление над анатомическими особенностями мужского тела. Ничего не обходя вниманием, она пускалась в нелепые рассуждения, желая доказать нашу посредственность. Наконец, добравшись до моих ног, она оказала мне честь, признав их необычайно красивыми для представителя моей породы; немедленно посыпались замечания, побудившие председательницу начать сравнительное исследование. Должен признаться, я был не готов к такому неожиданному повороту событий. Не открывая глаз, Нирсе дрожащей рукой приподняла полы своего хитона; сей прозрачный покров стыдливости скрывал поистине божественную ножку, совершенство коей вызвало всеобщее восхищение. «Насколько плавные контуры безупречных женских ног прекраснее сухопарых и мускулистых ног мужчины!» — воскликнула фройляйн Фишер, внезапно вздернув хитон Нирсе до самых колен; закрыв лицо руками, несчастная испустила крик и едва не лишилась чувств. «Как она еще слаба! — вздохнула председательница. — Придется ей продолжить рисовать обнаженное тело мужчины, а чтобы придать ей стойкости и внушить уверенность в победе, две самые закаленные сестры будут присутствовать на ее уроках рисования». Я заметил, что все немедленно захотели помочь неофитке и поддержать ее на пути следования избранными ею принципами. Похвалив всех за проявленное рвение, председательница выбрала двух членов организации, отличавшихся особым усердием, и заседание окончилось.

Толком отдохнуть мне не удалось; через четверть часа одна из надзирательниц, уколов меня своей иглой, велела мне принять позу Антиноя; думая только о Нирсе, я послушно исполнил приказание. Нирсе же, прежде чем начать рисовать, обратилась к одной из своих товарок: «Откиньте занавеску, мне плохо видно, в здешнем полумраке фигура расплывается». Отвлекая таким образом внимание надзирательницы, Нирсе быстро написала карандашом записку, и, подойдя ко мне якобы для определения размера моей стопы, ловко подсунула бумажку мне под ногу и вернулась на место. Продолжив рисовать, она сделала пару штрихов, но не в силах более справиться с волнением, оставила работу и удалилась вместе с надзирательницами. Оставшись один, я извлек записку и прочел: «Ради всего святого, вырвите меня отсюда!»

Видя, в сколь затруднительное положение попала эта очаровательная и простодушная девушка, я проникся к ней искренней нежностью; но это была не любовь, а лишь сострадание, тревога за ее чистую душу. О, насколько природа даже в ошибках своих превосходит наши самолюбивые замыслы! Я долго размышлял над запиской; но как бежать отсюда? Как мне сбросить эти цепи? Решетка клетки необычайно прочна, а надзирательницы часто совершают обход. И я решил ждать, когда новый случай дарует нам возможность объединить наш разум в поисках выхода.

На следующий день заседание началось очень поздно; я изнывал от нетерпения. Мужененавистницы явились без вуалей. Сначала зачитали доклад Флорентийской академии, посвященный новому хитроумному способу невидимого сношения с мужчинами. Эта идея не пришлась по вкусу мужененавистницам из Берлина, и они с возмущением обрушились на трусливых отступниц из Флоренции, высказавшихся за сношения — хотя и невидимые — с реальными мужчинами. «Какое малодушие! Интересно, от каких внушенных им софизмов наши сестры впали в слабоумие? — возмущенно восклицала прусская председательница. — Читайте, читайте, сестры мои, аббата Спаланцани[5], нашего великого пророка, грозу неверных!»

После этих слов мужененавистницы, выражая величайшее одобрение, восторженно забили в ладоши.