"Желаний своевольный рой". Эротическая литература на французском языке. XV-XXI вв.

Итак, Кубышка в своем кимоно поблекших розовых тонов пробиралась в уборную Мюзи, опускалась на пол, обхватывала колени руками и молчала. Ее накрашенное лицо привлекало большими тревожными глазами и детской припухлостью. К середине антракта Мюзидора, уже готовая снова выйти на сцену, с ног до головы увитая речными травами, с черными локонами, змеящимися вокруг головы, взывала к вниманию собравшихся в уборной.

— Дамы и господа, сейчас я покажу вам нечто куда более прекрасное, чем все, что есть в нашей программе. Смотрите, но не трогайте! Кубышка, встань!

Та поднималась с пола, упрямо потупив взор.

— Раз, двас, трис! А ну, Кубышка, покажи грудь.

Раздавался смех, порой весьма вульгарный… Но стоило Кубышке повести плечами и спустить кимоно до талии, как смех смолкал. Ибо подлинное совершенство способно внушать лишь уважение. При виде двух безукоризненных по форме, одинаковых, гармонично разведенных в стороны полусфер, приподнимаемых мерным дыханием и увенчанных розоватыми, будто светящимися, сосками, зрители превращались в безмолвных мечтательных созерцателей.

— Видели? Ну разве не совершенство? Кубышка, прикрой грудь. И обойди почтенную публику!

Кубышка снова поводила плечами, и кимоно возвращалось на место. С крышкой от пудреницы обходя собравшихся, она серьезно, без улыбки протягивала ее каждому.

Когда она впервые остановилась перед Робером де Ж., он порылся в жилетном кармане и положил в крышку стофранковый билет.

Кубышка задержалась, уставилась на купюру, затем перевела взгляд на Робера… Это был взгляд приговоренной к смерти. Глаза ее наполнились слезами, в которых отразились лампы гримерного столика.

— Нет, нет, Кубышка, — тотчас взметнулась Мюзидора, — ему ничего от тебя не нужно, идиотка ты такая! Он дарит тебе это просто так, чтобы сделать приятное!

— Правда? — с сомнением в голосе протянула Кубышка. — Правда?

— Правда! — хором подхватили все присутствующие, довольные тем, что можно замять неприятный инцидент.

Звонок возвестил об окончании антракта и тактично развел по своим местам участников сценки: знакомых Мюзидоры, зевак, меня и оставшуюся девственной Кубышку. Но долго ли продлится ее девство? Про таких, как Кубышка, всегда известно лишь начало истории, да может, так оно и лучше. Страх Кубышки перед мужчинами был, конечно же, ничем иным, как мечтой о чистых отношениях, грезой, которой она ежедневно, в течение многих месяцев и лет, приносила в жертву свой юношеский голод, свое желание купить новое платье, жить в тепле, — и все ради победительного и трепетного желания еще на день отсрочить мужские объятия, еще ночь провести в постели одной, еще на несколько лишних часов сохранить запечатанной свою пугливую упрямую плоть и неприкасаемой свою непреклонную грудь.

Знавала я и других девственниц, правда, движимых безудержным желанием отдаться. Они и отдавались, главным образом выходя замуж, и нередко это было для них наилучшим из решений. Но случалось, это стремление вступало у них в противоречие с ощущением, что с женщиной можно не считаться, и тут возникла проблема мужской стыдливости. Попробую объяснить, что имею в виду, на примере одной истории.

Когда дочь одной из моих подруг вышла замуж за сына одного из моих друзей, все пришли в восторг: «Они созданы друг для друга!» Я же не стала ничего говорить, поскольку жених и невеста дружили с детских лет, и я находила, что дружба занимает слишком большое место в этом браке по любви. Однако некоторая затаенная застенчивость девушки и определенная властность в поведении юноши, которому всего-то был двадцать один год, указывали на то, что дело пойдет на лад.

Но по истечении нескольких недель замужества стало очевидно: у новобрачных «что-то не заладилось» — и тут пошли отвратительные семейные кривотолки. Некоторое время было невозможно распознать, откуда они взялись, и отличить правду от кривды. Кто первый об этом заговорил? Молодой супруг? Да нет. Супруга? Эта вчерашняя девочка? Полноте! Скорее ищите со стороны свекрови и тещи… Да, уже теплее! Ну, конечно же, они! А вот и нет. Свекровь и теща взирали на своих чад удивленными глазами куриц-несушек, случайно раздавивших свои яйца, и сплотились в тот самый момент, когда этого меньше всего можно было ожидать. «Вокруг наших деток слишком много народу, — постановили они. — Им надобно уединиться в каком-нибудь спокойном месте».

Те так и сделали, и случись же, что это спокойное место было по соседству с домиком на берегу Средиземного моря, в котором жила я. Вместо того чтобы уединиться и вести образ жизни раздетых дикарей, они частенько появлялись у меня: войдя в сад через сломанную калитку, они обычно любезно предлагали мне свои услуги.

— Мы могли бы сходить в ближайший поселок за почтой и отнести ваши письма. Не нужно ли вам персиков? Не полить ли вам сад? Не собрать ли шишек?