Желания

— Я вас больше не понимаю. Вы, лучший из моих студентов… Мы знаем друг друга столько времени. Всю жизнь, как мне кажется.

В голосе профессора зазвучала нежность. Тренди все труднее было ему сопротивляться.

— Но это все моя ошибка, — продолжал профессор. — Я не должен был посылать вас к Рут. Я совершенно забыл, что у нее есть дочь. И если бы я мог предвидеть, что откроют «Дезираду»… Но я был на другом конце земли. Я ничего об этом не знал. Мне очень жаль, что все так получилось. Но какого дьявола вы полезли в эти истории?

Дрогон облокотился о камин. День угасал. При слабом освещении не было видно, что профессор плешивый, и он внезапно словно помолодел. Он напомнил Тренди кого-то другого, кого он уже видел, — это было в библиотеке, на фотографиях, всегда рядом с Командором. Дрогон наклонился раздуть огонь, и Тренди понял, что Дрогон — молодой и с волосами — и был тем человеком, стоявшим рядом с Командором на снимке, запечатлевшем обручение. И это он — Тренди теперь вспомнил — сделал тот жест к руке Командора, словно утягивая его в темноту. Словно, чтобы отвлечь его от Ирис.

— Вы ведь давно их знаете, этих людей, — сказал Тренди. — Эти истории, как вы говорите. Командора…

— Да кто из светских людей не знает Командора?

— В двадцать лет, когда вы рассекали мышцы устриц, у вас не было времени вращаться в свете.

— Представьте себе, я знаю его с ранней юности. Мы учились в одной школе, — спокойно ответил Дрогон.

— Вы были с ним во времена Ирис Ван Браак?

Дрогон не ответил.

— Она была красива, — заметил Тренди. — И какой голос!

Дрогон отвернулся и принялся стирать воображаемую пыль с письменного стола из акажу. Очевидно было, что он волнуется. От вопроса к вопросу Тренди становился смелее. Ему начинал нравиться этот допрос, способный поставить профессора в затруднительное положение. Тренди ощутил вкус к охоте. После объятий Констанции это стало второй причиной надеяться на лучшее. Он взял след: слово, несомненно, было сильнее изначального зла. Тренди захотелось это доказать. Вопреки любой логике он чувствовал, что существует связь между Юдит и Анной, между Анной и Рут, между Рут и Ирис и даже, возможно, между Ирис и какой-то другой женщиной, которой Тренди еще не знал. Он пока не знал, из чего состояла эта цепь, был ли это клубок любовных страстей, некая неумолимая последовательность роковых событий, или все дело в каком-то проклятии. Здравый смысл пока одерживал в нем верх, но в то же время Тренди говорил себе, что правда, возможно, заключается в чем-то совершенно неожиданном. И еще он был уверен, что Дрогон каким-то образом связан с историей Командора. И с тем, что все больше становилось историей Ирис.

Дрогон поднял глаза. Они были чуть влажными. Он взял очки:

— Командор был человеком вне общества.

— Он и сейчас такой.

Дрогон сделал вид, что не расслышал:

— …Блистательным, изобретательным. Ему все давалось легко. У него уже было состояние…

— А Ирис Ван Браак?

— Никакого сравнения. В любом случае, это плохо закончилось. Но мне не понятен ваш интерес к этой истории. Дела давно минувших дней, частные и провинциальные.

Теперь профессор держался сухо. Он встал. Тренди понял, что Дрогон пытается уйти от темы:

— Эти дела, как вы говорите, все еще волнуют Рут Ван Браак.

— Невозможно полностью избавиться от своего прошлого. Она, вероятно, сильно страдала.

— Ирис…

— Хватит, оставим это. Командор, Ирис Ван Браак — это был глупый брак. Как и смерть этой маленькой певички, считавшей себя дивой, ни более и ни менее глупая, чем любая другая. Более романтичная, но и только. Утонуть на краю мира. Не стоит поднимать всю эту кутерьму вокруг старлетки бельканто.

— Вы не правы. У Ирис Ван Браак был божественный голос.

— Да кто вам это сказал?! Это легенда. К тому же она все равно быстро его лишилась бы. Она была амбициозна, слишком много пела, выбирала опасные партии.

— Я с вами не согласен. Ее пение…

Дрогон остановился на пути к двери и зажмурился. Это было похоже на улыбку. Первую с начала их разговора.

— Где, черт возьми, вы могли слышать Ирис Ван Браак? После смерти ее отец скупил и уничтожил все записи. Те, что удалось спасти, являются музейными экспонатами. Думаю, осталось три или четыре пластинки. Одна была в фонде Оперы, наряду с остальными голосами прошлого, как дань романтичности. Никто не хочет ее слушать, а еще меньше транслировать по радио. Говорят, ее голос несет зло… Вероятно, вы ошиблись, мой дорогой Флоримон. Замечтались, услышав кого-то другого. Придется мне заняться вашим образованием по части музыки. Но сейчас у нас другая задача.

Но Тренди упорствовал:

— Я знаю, что у нее был божественный голос!

— Да нет же! А не верите мне, спросите у Командора. И задайте ему те же самые вопросы, которыми прожужжали все уши мне!

Дрогон издевался. Он прекрасно знал, что Командору не задают вопросов.