Желания для Серебряной рыбки

Никита также как и все целый день маялся с похмелья, поэтому разговор выходил сейчас вялый. Ему просто нравилось бесцельно слоняться, прижимать к себе чуть-чуть озябшую девчонку, слушать глупые разговоры. Сегодня совершенно не до разборов тонкой человеческой психики и однозначно все равно, почему этот ребенок отказывался взрослеть. Во всяком случае, ему ее наивность нравилась, и вызывала шквал бурной нежности. Анька, она, как котята, которые всем нравятся, потому-что нравятся и нельзя объяснить почему.

— У тебя отец есть? — наконец, неохотно он все же продолжил разговор.

— Он у всех есть, — буркнула в ответ, похоже, Никита все же тронул больные уголочки ее души.

— Нет, в смысле вы живете вместе?

— Нет.

Никита крепче прижал к себе нахохлившуюся девушку, равнодушно выдал вердикт.

— Ну вот, как вариант в этом может быть причина.

Аньке диагноз не понравился, она тут же с рвением возразила:

— Можно подумать, все у кого нет отца, зависают в пятнадцатилетнем возрасте и становятся инфантильными.

— Не все, — Никита даже спорить не стал, — все сугубо индивидуально. Я ж сказал — как вариант. Вариаций на самом деле может быть миллионы. Никогда не знаешь, где перемкнет. Человеческая психика вообще сложная организация. А инфантильность, она от повышенной опеки. И тут без вариантов — брат твой постарался.

Анька завозилась в его объятьях, косо взглянула:

— Ты что, психолог?

Никита засмеялся — весело, открыто:

— Ты мне какую только профессию уже не придумала. Я водитель, — напомнил ей.

— Можно выучиться на психолога, а работать водителем, — резонно заметила Аня. Он и на это ничего не возразил. Лень. Однако она не унималась. — Получается, я теперь по твоей теории навсегда останусь маленькой девочкой.

— Не останешься, — успокоил, улыбаясь. — Придет время, появится тот человек, за которым как в омут с головой ринешься во взрослую жизнь. Влюбиться тебе надо, Милаха.

— Я и так люблю Вадима, — уверенно напомнила. Какая-то нелогичная у него теория получалась.

Никита хмыкнул. Они уже далеко так за тихими разговорами доплелись. Оглянулся — пора возвращаться. Присел передохнуть, прежде, чем двинуться в обратный путь.

— Ты его не любишь, — заявил вдруг, — Вадим — это у тебя блажь.

Анька опешила. Уж что-что, а Вадима она определенно любила, и даже не сомневалась в этом.

— Я его люблю! — голос сорвался, видно, что готова была отстаивать своё до последнего.

Никите же было все так же лень, и тема совсем неинтересная. Развалился, прямо на жестких булыжниках и смотрел на звезды на почерневшем небе, хоть и жестко, но хорошо, спокойно, умиротворенно.

— Знаешь что, Милаха, я на двести, нет на триста пятьдесят процентов уверен, что если бы у твоего Вадима вдруг неожиданно сейчас кукушка слетела, и он бы начал за тобой бегать, ты бы заднюю сразу врубила. Для тебя такой недосягаемый объект, как прикрытие. Придумала, как будто его любишь. Просто придумала. Это точно не любовь.

Аня смотрела на парня, на отражающиеся в его темных-темных глазах звезды и была возмущена всей той чушью, которую он сейчас нес.

"Нашелся тут — ставит диагнозы. Отца приплел зачем-то. Вадима, говорит, не люблю! Хм!"

— Я его люблю, — повторила настойчиво.

— Нет, — Никита тоже оказался непреклонен. Поднялся, придвинулся поближе, наклонился, заглядывая в лицо, — хочешь узнать почему?

— Почему? — еле слышно выдохнула.

Его дыхание тут же слилось с ее. Приятное мягкое касание. Она ответно тут же приоткрыла губы. Дрожи нет, но так приятно. Он поцеловал верхнюю губу, нижнюю, обе вместе и снова поочередно. Судорожно перевел дыхание и в этот момент языки облизали друг друга. Хорошо. Ей нравилось. Хотелось продолжать. Руки сами поднялись и пальцы машинально зарылись в его волосы, притягивая ближе. Его губы очень вкусные, не хотелось отрываться. И руки его нравились. Они скользили сначала по плечам, потом перепрыгнули на живот, пробежались щекотно вокруг пупка, а потом спрятались под ее футболкой.

Приятно ощупали грудь, жесткие наглые пальцы, сжали сосок. Это уже было однажды. Надо было убрать. Это слишком нагло. Аня схватила его за запястье, но его вторая рука поспешно остановила ее возмущенные порывы, мягко отодвинула, поглаживая ладошку, чтобы не мешала. Снова вернулся к груди.

“Ну ладно. Пусть. Потом уберу”, - решила, не сомневаясь, что сможет прекратить в любой момент, как только этого захочет. Но пока не хотелось.

Они уже кусали друг друга, сначала губы, потом она его за подбородок, а потом ее спина больно уперлась в камни. Не очень больно. Терпимо. Во всяком случае, боль сразу же компенсировалась его поцелуем в шею. Щекотно и сердце вдруг бешено застучало. Его тяжёлый, рваный вздох и снова языки переплелись. Футболка задралась. Лифчик расстегнулся. Тело отзывалось на поглаживания и выгибалось. Он целовал ее грудь, язык терся о сосок. Рука настойчиво спустилась вниз. Пальцы надавили сквозь шорты между ног. Самое страшное, что все это было жутко приятно. Анька нервно сглотнула. Нет! Это уже слишком! Уперлась руками. Одной ему в плечо, другой оттолкнула лоб.

— Не надо. Никита, перестань. Не надо.